Железный Совет
Шрифт:
Ими владеет особого рода беспокойство – кругом такая тишина, но ясно, что долго она не продержится. Жандармы захватили огневую точку и примыкающий к ней вагон; остальные под контролем переделанных. Жарко; скрежещет, вращаясь, орудийная башня.
Вольнонаемные видят в Саллерване с Толстоногом вождей переделанной толпы, но рядом с ними стоят Анн-Гари и пронизанный трубками мужчина, которого, как выясняет Иуда, зовут Узман.
– Веди своих парней обратно. Что они тут делают? – говорит переговорщик от рабочих. Он указывает на башню. – Смотри, что там готовится. Против тебя. Короче, вот наши требования. Ты заводишь своих обратно, нам платят зарплату, и никто
Он обращается к Шону, но отвечает Узман.
– То есть вы получите деньги, а мы должны отдать обратно его? Поезд?
Он смеется, и становится ясно, что предложение свободных – чистое безумие. Те хотят, чтобы переделанные добровольно отказались от свободы! Узман смеется.
– Мы еще не решили, что будем делать дальше, – говорит он. – Но мы решим.
Все кричат, как на уличном митинге: жандармы в башне спорят между собой, переделанные доказывают что-то переделанным, укладчики, механики, проходчики – все бранятся. Из орудийной башни доносятся звуки: там над чем-то работают. Забастовщики наблюдают из-за баррикад. Луна в небе расколота на две почти ровные половины: темную и светлую. Она убывает. При лунном свете, а также в лучах прожекторов и фосфорном свечении заклятий мужчины и женщины вечного поезда собираются на сходку.
– Мы не можем просто ждать, – говорит Толстоног. – Люди уже бегут. Одни боги знают, сколько жандармов сбежало – лошадей почти не осталось. Дрезин тоже. А ведь это не просто надсмотрщики убегают, Узман. Мы должны принудить их сдаться.
– Зачем? – открывает рот Анн-Гари; тварь внутри Иуды начинает шевелиться. – Зачем нам это? Чего ты хочешь от них, хавер? Они ничего не могут нам дать. Сейчас они просто напуганы, потому и сидят в башне, но когда им придется выбрасывать дерьмо наружу, вот тогда они и откроют пальбу.
Эти четверо говорят на повышенных тонах. Толпа медленно поворачивается к ним.
– Нам надо выдвинуть требования, – говорит Толстоног. – Они приведут подкрепление. К тому времени наши требования должны быть готовы.
Вмешивается Шон:
– Какие требования? Освободить проклятых переделанных? Никогда этого не будет. Признать новые гильдии? Чего именно мы хотим?
– Надо придумать, – отвечает Толстоног. – Надо послать в Нью-Кробюзон своих гонцов, пусть они поговорят с тамошними гильдиями и выработают совместные требования. Если мы сможем заручиться их поддержкой…
– Ты бредишь. Разве они пойдут на это? Ради нас? Нет, нам самим надо взять ситуацию в свои руки. Отныне это все наше, – говорит Узман.
Раздаются свист и проклятия в адрес переделанных. Анн-Гари кричит; она так взволнована, что ее загадочный акцент снова становится заметен.
– Заткнись, – говорит она оратору. – Не проклинай переделанных, сам от этого лучше не станешь. Зачем мы здесь? Вы дрались. А вы, – она оборачивается к проходчикам, – забастовали. Из-за нас. – (Сопровождающие ее проститутки кивают.) – Но почему вы дрались с жандармами? Потому что они, вот эти самые переделанные, не сорвали вашу забастовку. Не сорвали. Ради вас они выдержали побои. Ради того, чтобы ваша забастовка продолжалась. И ради нас. Ради меня.
Анн-Гари протягивает
– Переделанные забастовали ради нас, чтобы вас не сломили. Мы бастовали против вас, а вы – против нас, но переделанные – они за всех нас, дураков. И вы это знаете. Вы сражались за них. А теперь их же презираете? Это они спасли вашу чертову забастовку, да и нашу тоже, хотя мы и бастовали друг против друга. – И она снова целует Узмана; одни проститутки в ужасе, другие в восхищении. – Говорю вам, если кто-нибудь и заслуживает службы в кредит, то это чертовы переделанные.
Ближайшие к Анн-Гари и самые воинственные проститутки нарочито стараются прикоснуться к Узману.
– Мы должны заручиться поддержкой! – кричит Толстоног.
Но его никто не слушает. Все слушают Анн-Гари. Иуда делает из пыли голема.
Уже глубокая ночь, но почти никто не спит. Голем Иуды выше его самого, его скрепляют масло и грязная вода. Старик, объявивший себя пророком паука, стоит за спиной Анн-Гари и выкрикивает какие-то туманные похвалы ей, пока девушка спорит с Толстоногом.
Со стороны поезда к ним приближается жандарм, размахивая белым флагом.
– Они хотят поговорить, – говорит женщина на хитиновых колесах.
– Подождите! – кричит он на ходу. – Мы хотим покончить со всем этим. Хватит взаимных обвинений. Мы замолвим за вас слово перед ТЖТ, выбьем у них денег. Никто не останется внакладе. И с вами, переделанные, мы можем договориться. Может, вам скостят срок. Мы обо всем договоримся. У нас масса возможностей.
Радостный гнев освещает лицо Анн-Гари. Парламентер шарахается от нее, но та устремляется мимо него к поезду, а за ней мчатся переделанные, Толстоног, Узман и Иуда, который на ходу шлепает своего голема по заду, точно младенца, и тот, разбуженный заклятием, мчится за ним. Те, кто видит голема, от изумления разевают рты.
Толстоног кричит Анн-Гари:
– Постой, подожди, куда ты? Подожди же!
Узман тоже что-то кричит, но, пока осаждающие поезд переделанные прячутся за частоколом, Анн-Гари останавливается прямо перед башней. В руках у нее ружье.
Узман с Толстоногом кричат на девушку, но она продолжает шагать по ничейной земле перед поездом. Только голем Иуды следует за ней. Башенное орудие поворачивается к Анн-Гари. Она неловко вскидывает ружье. Кроме фигуры из масла и грязи, возле нее никого нет.
– Никаких сделок с вами, ублюдки! – кричит она и спускает курок, невзирая на то что пули не могут пробить броню.
Гремит выстрел, переделанные бросаются к ней на выручку, с башни доносится голос капитана, он что-то приказывает своим людям: Иуде не разобрать, это «Не стрелять» или «Огонь!». Он велит голему прикрыть собой Анн-Гари, и тут же раздается одиночный выстрел, а следом начинается целая ружейная канонада.
Все, кроме голема и Анн-Гари, бросаются на землю, повсюду крики и кровь. Выстрелы прекращаются. Трое валяются на земле. Остальные, в основном переделанные, но и нормальные тоже, зовут на помощь. Анн-Гари молчит. Плотная субстанция голема изрешечена пулями.