Железный ветер
Шрифт:
– Стрелки! Быстрей!
Не время объяснять, как важен сейчас прицельный огонь винтовок, пока не подкатят станкачи, пока не вставят ленты. Надеялся, что поймут без разжевывания. Должны понять! Слишком высокая ставка. На кону – жизнь! Не удержать долго ему одному три трапа. Не удержать. Да и лента пулеметная слишком торопится. Вот-вот кончится.
Возликовал душой: «Молодцы!» – услышав слева выстрел, второй, третий… И пошло, пошло – умеют пограничники стрелять часто и метко.
Вот уже и «максим» повел, отплевываясь, тупым рылом, вот второй «максим» заработал.
– Молодцы! – кричал Богусловский, достреливая последние сантиметры японской пулеметной ленты. – Конец вам! Конец!
Предопределен захватом катеров исход боя – это верно. До конца, однако, ой как далеко: упорен японский солдат, к тому же самолюбив неимоверно, себя считает если не сверхчеловеком, то уж, во всяком случае, более разумным, более храбрым – так воспитан с пеленок. Не менее упорны и маньчжуры, правда, по-иному упорны – послушностью упорны, которая кажется бездумно-автоматической. Не бросит оружие маньчжур, если ему велено стрелять. Умирая даже, нажмет на спусковой крючок. Бесцельно может выстрелить, в небо, но все же выстрелит.
Преждевременным, если вспомнить об этом, был, выходит, ликующий крик души Богусловского. И верно: дальнейшие события развивались по логике боя, когда противостоят друг другу храбрые и умелые бойцы, каждый из которых считает, что бьется за святое дело. Японцы с маньчжурами отступили без паники и образовали кольцевую оборону. Огонь их стал реже, но прицельней и расчетливей. Самые меткие пули посылались пулеметчикам. Один «дегтярь» смолк, следом за ним и второй, и только «максимы» продолжали свой уверенный говорок.
Никто из стрелков не кинулся к ручным пулеметам, чтобы заменить своих товарищей, и не оттого, что струсили. Нет, если бы японцы кинулись в атаку, каждый бы из пограничников, не боясь смертельной опасности, лег бы за пулемет, но гибнуть бесцельно никто из них не намеревался, поэтому они не покидали бронированных укрытий. Более того, они начали «изучать» японские пулеметы, ослабив тем самым ответный огонь вражеской цепи.
Замолчал «максим» на соседнем с Богусловским катере. Нет, не убит пулеметчик, не ранен – ленту меняет. А вражеская цепь ожила. Пошла в наступление короткими перебежками. Смелее и смелее. Да, для них сейчас самое главное – катера вернуть. Любой ценой.
«Спровоцировать атаку? – подумалось Богусловскому. – Верно, спровоцировать». – И крикнул:
– Пулеметчикам прекратить огонь! Только винтовочный – редкий!
Своевременно прозвучала команда. На среднем катере японский пулемет уже был «понят» (принцип действия всех систем почти одинаков), и уже, поплевав на ладони, взялся пограничник за рукоятки, да и на дальнем катере к тому же дело двигалось. А начни стрелять катерные пулеметы – подумали бы японцы, прежде чем кидаться в атаку.
Исход, конечно, виден: японцам некуда деваться, но спровоцированная атака приблизит конец боя, а значит, меньше погибнет пограничников. Риск, однако же, есть. Полезут сломя голову – ничем вдруг не остановишь. Маловато на катерах пограничников. Маловато.
Молчат пулеметы, редки и винтовочные выстрелы с катеров по приближающейся цепи, но не поднимаются в атаку японцы: то ползут, то стремительно и коротко перебегают. Все ближе и ближе цепь. Не время ли?
«Поднимутся, – убеждал себя Богусловский. – Должны подняться!»
Уже метров двадцать до катеров, а те только огрызаются винтовочными выстрелами. Еще на пять метров сокращено расстояние, и тут гортанный крик взметнул цепь… Нажимая на спуск, Богусловский крикнул истошно:
– Огонь!
Отступили, кто остался жив, к своим, и вновь началась дуэль. Ну чего бы вроде сопротивляться после таких потерь? Так нет, сузили только фронт цепи круговой, и видно было – не возьмешь их без атаки, без рукопашной. Кровопролитно, но и затягивать бой нет никакого смысла, ибо вполне может подойти к японцам подкрепление. На это, похоже, и рассчитывают провокаторы. Хотя и нет на японо-маньчжурском посту катеров, но, возможно, спешит уже с других постов помощь…
Правда, и наших два катера тоже должны подойти вот-вот. Давно уже высланы. Нужно ли, однако, разжигать конфликт, втягивая в него все новые и новые силы? Далеко так может зайти. Да, лучше атаковать.
Прошипела зеленая ракета, и вот уже отделение на четырех лодках – их еще загодя приготовил начальник заставы, прекрасно замаскировав, – пересекает протоку правее и левее катеров и, рассекая ивняк, упирается в берег острова. Выдерживает паузу Богусловский, чтобы подобрались пограничники поближе к вражеской цепи, затем командует:
– Две красного дыма!
Это значит, что по первой ракете – огонь со всех видов оружия. Максимальный огонь! А когда распушит красное облачко вторая ракета – рывок в атаку. При огневой поддержке на какое-то время, пока не опасно для своих, с катеров.
Сошлись две упрямые силы, сшиблись в смертной круговерти. Да не долго пыжились японцы и маньчжуры – покрепче русский солдат, посноровистей, к тому же он свою, советскую, землю обороняет от алчности наглой, оттого и злей, оттого и решительней. Вот и угомонился вскоре бой. Задымили самокрутками и «Севером» всласть, без спешки пограничники, подставили потные лица ветру нежному, речному. Еще не время считать раны, считать потери – каждый своей жизнью наслаждается, не думая ни о чем. Полной мерой ощущает жизнь.
Через несколько минут и бинты в ход пойдут, и появятся слова искренние, полные сочувствия, и фальшиво-успокоительные: «Ничего, обойдется! Походим еще в наряды», – а бережные руки поднимут самых израненных и перенесут в удобное место, поближе к берегу, чтобы поскорее погрузить на катера, как только они причалят. Только через несколько минут живые и здоровые начнут исполнять печальный свой долг, но не перестанут и тогда радоваться жизни, хотя скорбь властно навалится на них.
Труден бой, но не менее трудно после боя. Не каждый себе в этом признается, но каждый пограничник испытал на себе это многократно…