Железо, ржавое железо

Берджесс Энтони

Капитан Вудрафф снова уселся за стол и водрузил на него собачку.

– Отдайте мне эти бумаги, – сказал он, развалившись в кресле.

– Вы же не читаете по-немецки, сэр.

– Это мне и без вас известно, и я не повторяю приказ дважды.

«Тут уж позвольте вам не поверить», – отметил про себя Редж.

– И нож давайте сюда. Вы сказали, что купили его у испанца. Вы его купили специально, чтобы убить этого Траутвайна?

– О нет, сэр. Я его купил много раньше, в какой-то таверне, когда ел яичницу с жареной картошкой. На оливковом масле, сэр. Видно, судьба.

– О чем вы говорили с этим, как бишь его, Траутвайном, что за дурацкая фамилия?

– Совсем не дурацкая. Если перевести, даже аппетитная фамилия. Из двух частей: форель

и вино. Вы когда-нибудь пробовали форель в вине, сэр?

– Ваше легкомыслие, сержант Джонс, просто поразительно.

– Так точно, сэр. Я полон гордости за совершенный поступок. Наш славный главнокомандующий меня бы, наверно, похвалил.

– О, господи, – скрипнул зубами Вудрафф. – Отвечайте на мой вопрос.

– Разрешите присесть, сэр? Я понимаю, это не положено, но я, знаете ли, устал. Думаете, убивать легко?

– Отставить! Это вам не пустая болтовня в казарме. Я ваш командир, вы – подчиненный, мы обсуждаем серьезное дело, так что шуточки и панибратство – долой. О чем вы с ним говорили?

– Да, в общем, ни о чем. Кстати, по-испански он говорил лучше, чем по-английски. Он говорил, что война слишком затянулась, сокрушался, что две родственные нации оказались врагами. Еще говорил, что Гитлер во многом, если не во всем, прав, что теперь, когда большевики угрожают Европе, долг немцев и британцев – сообща драться с русскими. Он говорил: лучшее, что пришло в голову Гитлеру, – это идея окончательного уничтожения евреев. Я ему сказал, что у меня жена еврейка. Он поморщился и заметил, что в постели она, наверно, не хуже других баб. А по-английски добавил: «Трахать их, а потом глотки резать». Ну а я решил перерезать глотку ему. Только вместо этого, как я уже вам докладывал, я его в спину пырнул. В темном проулке. За баром «Бараха».

– В вашем личном деле ничего не говорится о еврейском происхождении вашей жены.

– По-моему, это никого, кроме меня, не касается, сэр. Мы – в британской, а не в германской армии.

– Никого не касается? Вы убили этого человека по сугубо личным мотивам, и это – единственный довод, который может использовать защита.

– Защита? Вы сказали: защита?! Как будто мне грозит судебное разбирательство за выполнение прямого солдатского долга. Я убил немца, вот и все. Я доложил об этом, как положено. Мне остается только отдать вам честь, повернуться на сто восемьдесят градусов и уйти. Сэр, – Редж отдал честь, но с места не двинулся.

Зазвонил телефон. Потревоженная собачка спрыгнула со стола и снова растянулась в своей корзинке. Капитан Вудрафф поднял трубку:

– Да. – Он долго молчал, внимательно слушая сообщение. – Так точно. В десять часов. Отлично. – Положив трубку, он злобно произнес: – Звонили от губернатора.

– От губернатора, сэр? По поводу нашего дела? Быстро, однако.

– Звонил адъютант губернатора. Он не сказал, по какому поводу меня вызывают, но нам обоим хорошо известно, в чем дело. Приведите себя в порядок. И выньте эту чертову ручку из нагрудного кармана. Если вы считаете, что выполняли солдатский долг, так потрудитесь хотя бы выглядеть как настоящий солдат.

Капитан Вудрафф накрошил собачке сухарей, добавил в блюдце молока и велел ей в его отсутствие вести себя прилично. Затем вместе с сержантом отправился в резиденцию губернатора, которая находилась неподалеку. Стояла нестерпимая жара. Казалось, еще немного, и «Скала» [42] расплавится и растворится в море. Сидя в приемной рядом с сержантом, капитан Вудрафф утирал с лица пот. Приемную украшали портреты Рука и Хитфилда и скверно написанное панорамное полотно, где был изображен захват англичанами Гибралтара в 1704 году. Редж курил одну сигарету за другой. Наконец без четверти одиннадцать вышел адъютант губернатора, круглолицый капитан с пышными усами, и объявил, что его превосходительство готов принять капитана Вудраффа. Он добавил, что не понимает, зачем здесь сержант, но, возможно, у капитана Вудраффа на этот счет свои соображения.

42

«Скала» – разговорное название военно-морской базы в Гибралтаре.

– Да уж, соображения… – угрюмо бурчал Вудрафф, следуя за адъютантом.

Войдя в кабинет Мейсон-Макфарлейна, вице-губернатора Гибралтара, капитан Вудрафф отдал честь и получил приглашение сесть. В огромном кабинете начальника маленькой колонии царили прохлада и полумрак: жалюзи по случаю жары были опущены. По стенам, как в музее, расположились реликвии, оставшиеся от прежних хозяев кабинета: бронзовая статуэтка сарацина, возможно, самого Тарика ибн Зиада, план англиканского собора в мавританском стиле, мраморные статуэтки с лежащими львами, колокола погибших фрегатов, чучела представителей местной фауны – куропаток, дятла и голубей. В горшках росли крупные кактусы. Стулья XVIII века смотрелись неплохо, но сидеть на них было неудобно.

– Спасибо вам, что явились по первому зову, – сказал губернатор. – Вы уже знакомы, я полагаю, – и он показал на сидевшего напротив Вудраффа майора Уиллард-Гиббонса. Капитан и майор согласно кивнули. – Майор, нам необходим ваш совет по одному гражданскому делу. Я не знаю, входит ли это в компетенцию разведки. Окольными путями ко мне попал рапорт с другой стороны границы. Как вы знаете, мы поддерживаем распространенное у испанцев заблуждение о том, что губернатор Альхесирас является одновременно и губернатором Гибралтара. Кстати, он собирается к нам с визитом в следующем месяце. Нам от этого вреда не будет, а испанцы пусть потешат свое национальное самолюбие. Так вот, из Альхесираса сообщили об убийстве одного немца. Шеф полиции в Ла-Линеа пытался связаться напрямую с нашей полицией, но это – грубое нарушение. Мы – военный гарнизон. Рапорт пришел из Альхесираса, но преступление, очевидно, было совершено в Ла-Линеа. Полиция навела справки и установила, что немец, которого звали… где-то у меня записано, как его звали… в общем, не важно, – незадолго до смерти его видели с одним из наших. Неудобно как-то получается, не правда ли? В баре видели британца в штатском в компании немца. Обычно полиция не придает большого значения показаниям, э-э, жриц любви, но в данном случае одна из них утверждает, что, проходя мимо, видела, как наш вытащил кинжал из тела немца. Имени она, конечно, не знает, но опознать может. Короче говоря, испанские власти уверены, что британский солдат, находясь в увольнительной на испанской территории, совершил убийство. Вы как офицер разведки располагаете подобной информацией?

– Так точно, сэр, – тяжело вздохнул Вудрафф. – Фамилия немца Траутвайн, он сотрудник германского консульства в Севилье, находился далеко от места приписки явно со шпионской миссией. Его действительно прирезал один из наших. Один из моих подчиненных, если уж быть точным. Сержант Джонс. И сейчас он здесь, в приемной.

– Какая неприятность, – поморщился губернатор, – и что же, он сам во всем признался?

– Сэр, он явился ко мне сегодня утром, чтобы доложить о происшествии по всей форме. Он гордится содеянным. Говорит, что долг солдата – убить врага. И я полагаю, это утверждение не лишено смысла.

– Он рассказывал об этом кому-нибудь еще?

– Да, сэр, причем весьма громко, в офицерском буфете. Дайте ему волю, и он завтра же опубликует новость в местной газете. Я же говорю, он гордится своим поступком.

В беседу вступил майор Уиллард-Гиббонс, полноватый, средних лет мужчина, профессиональный адвокат. До войны к нему обращались в случае столкновения интересов гражданских и военных ведомств.

– Если бы убийство произошло на театре военных действий, – сказал он, – это считалось бы исполнением солдатского долга. Но вся беда в том, что это случилось на нейтральной территории. Испанцы правы, рассматривая происшествие как убийство. В соответствии с международным правом они могут потребовать экстрадиции Джонса.