Железо. Книга 1
Шрифт:
А когда Струглур не истязал Презирающих День своими упражнениями на развитие духа, то нравоучительствовал о высших ценностях подлинного Смотрящего в Ночь, о воинской дисциплине, об иерархии братства, о дневных и ночных обязанностях дозорного, о нюансах смены караула, о запрещенном и дозволенном, о первостепенном долге перед племенем и снова о высших ценностях…
Когда же Струглур сам выходил на дозор, ему на смену объявлялся Уретойши, Поднимающий Ветер. Его второе имя полностью оправдывало себя, когда тот начинал со свистом вращать древко своего копья. Мальчики следили за боевым танцем с разинутыми ртами,
Ачуда и Ориганни были его любимыми учениками, самыми ответственно повторяющими его движения. Последнее время он только им двум разрешал сражаться на своих копьях без деревянных заглушек на острие, признав, что те уже достаточно искусны, чтобы умирать от скуки в поединке, где нельзя проливать кровь. Порез на боку Ориганни оставил Ачуда, да и остальные шрамы на его теле тоже. Но и друг не оставался в долгу.
Самый заметный подарочек от Ориганни остался в виде шрама на щеке. Это больше походило на продолжение рта, что углом загибался вниз, создавая впечатление, будто Ачуда вечно чем-то удручен.
Еще у Ачуды было пятнадцать шрамов на левом плече, но это уже не имело никакого отношения к поединкам. Это означало лишь то, что он пережил пятнадцать зим. Их еще называли рубежами мудрости. Первые полоски были самыми толстыми и яркими – это жрецы объясняли количеством усвоенных знаний за одну зиму, но чем старше человек становился, тем тоньше и бледнее были его рубежи мудрости. На закате жизни раны и вовсе не хотели закрываться, и знания вытекали из них обратно.
Обежав шеренгу других мальчишек, Ориганни занял последнюю свободную позицию в первом ряду, в связи с чем Ачуде пришлось устраиваться с самого краю. Копья возвышались над головами юнцов, заостренные и ровные, как зубья стены у Площади Предков. Довольно редкое явление.
Ачуде с трудом удавалось вспомнить день, где копье присутствовало бы в руке у каждого. На уроках Струглура орудия не были нужны, а наставник Уретойши наведывался к ним нечасто. Да и то большинство на его тренировках охотнее проявляли интерес к составному луку из сосны и костяных фрагментов, из которого можно было бить дичь, приблизившуюся к границе, чтобы потом баловать ее мясом свою семью, или же стрелять из него в подозрительные силуэты, если те начнут мерещиться во тьме деревьев – это лучше, чем идти и проверять их копьем.
Копье было скорее данью уважения, традицией, что воплощала каноничный облик первого Смотрящего в Ночь, бесстрашно замершего в ночи напротив безмолвного леса.
По этой причине каждый боец, для придания индивидуальности, украшал древко или втулку наконечника каким-нибудь воинским трофеем или отличительным узором, гравировкой, полоской из цветной ткани или кисточкой из бизонового волоса, а бывало – среди взрослых Смотрящих в Ночь, – из пучка волос его возлюбленной или матери. У ветерана Вогнана шейка копья была увенчана грязным массивным обломком челюсти павшего Пожирающего Печень, благодаря чему его узнавали издалека. Но то, что копье становилось именным – не значит, что к нему начинали прибегать чаще.
Однако украшение на копье Ачуды носило исключительно практический смысл. К древку он прикрепил легковесное полотно, выстиранное в соке плодов опунции до кроваво-розоватого оттенка и заплетенное в узелки таким образом, что, когда копье в его руках вращалось, развевающаяся ткань эхом вторила всему сложному рисунку в воздухе, завораживая противника и угнетая его концентрацию на пляшущем жале наконечника.
Ачуда заинтересованно водил взглядом по выстроенным в ряд наконечникам, пытаясь вспомнить, кому какой из них принадлежит. Но большинство мальчишек не отличались богатством воображения, ограничиваясь парой странных зарубок на древке от сглаза и бантом из черепаховой травы.
Напротив шеренги возвышался Струглур в традиционном наряде Смотрящего в Ночь – пояс из толстой сыромятной кожи, к которому крепились леггины из шерсти и пряжка с продетым в нее криком. Туловище же покрывало просторное пончо из грубой ткани, продетое через голову, не сковывающее, но скрывающее от сторонних глаз движения в плечах – эдакая хитрость, от которой удары и выпады ножом становились для других внезапными.
Судя по взгляду Струглура, бегающему поверх голов мальчишек, их украшения на пиках точно так же приводили его к разочарованию. Позади него слегка улыбался Уретойши – его пальцы возбужденно прыгали по древку копья, с которым они были неразлучны. А возле вольера – глаза Ачуды расширились – стоял без копья, но сам рослый, прямой и опасный, как копье, Могуль собственной персоной.
Его кожа всегда казалась несколько бледнее, особенно в те редкие моменты, когда появлялась возможность сравнить его с другими соплеменниками, осмелившимися встать вблизи. Волосы черные, но глаза еще чернее – они шевелились на его постном вытянутом лице. Обескровленные, тонкие губы, сжатые, как кулак для хлесткого и подлого удара. Могуль казался отчужденным даже в узком кругу старших Смотрящих в Ночь, никто ни разу не видел его расслабленным.
Тренировки он посещал лишь в дни отбора Ждущих Закат. На границе он тоже не стоял, но поговаривали, что все свое время Могуль тратил на внезапные проверки ночных постов, о которых не ставил в известность даже приближенных ветеранов, не доверяя им и опасаясь, что те из снисхождения начнут друг дружку предупреждать.
– …Кошмарные, человекоподобные твари, способные порвать ваш живот голыми руками, если промедлите, – отрывисто вещал Струглур, согнув свои жилистые руки в локтях за поясницей. – Что может быть хуже этого?
– День, – хором выкрикнули мальчишки.
– Вы его любите? – недоверчиво пробасил Струглур.
– Презираем.
Наставник с сомнением оглядел их, и тут его внимание приковал выползающий из-за красного хребта светящийся диск.
– А как же солнце? Что же вас тогда будет согревать, если не оно?
– Нас согревает честь служить, – не моргнув, ответили юнцы.
– Вы проведете почти всю свою никчемную жизнь на посту, вглядываясь во тьму и молясь Отцу, чтобы не разглядеть в ней красных и воспаленных глаз людоедов. Вы умрете, когда их увидите. Или сами убьете, да плевать, – рявкнул Струглур, зашагав вдоль шеренги. – Ситуации это не изменит. Вы ни на что не повлияете. Так и сдохните там либо от жары, либо от холода, либо от скуки… Закат вашей жизни встретите не в кругу любящей семьи, а среди братьев… Если они вас сочтут за равных.