Железом по белому
Шрифт:
Однако отправиться ему нужно туда, куда ни один мертвец доброй волей не пойдет.
В церковь.
В конце концов, каждый священник должен помогать несчастным…
Юноша сошел с крыльца тюрьмы и, пошатнувшись, шагнул вперед. Где-то там впереди должна быть церковь. Наверное. В любом городе есть церковь, правильно?
Прошел несколько шагов вправо — и остановился. Голова, пусть и гудящая после удара, напоминала о том, что не нужно оставлять следов. Следов. Каких следов? Он же в городе, а не в горах, откуда…
Вольф взглянул вниз. На вытертых камнях мостовой еле виднелись темные капли крови. Плечо. Юноша зарычал и прошел чуть дальше,
2
Прямо по улице Вольф, конечно, не пошел. Почти тут же свернул в переулок, прошел дальше, свернул еще раз. И еще раз. И еще. Улочки незнакомого городка вились, как ходы лабиринта. Такое чувство, что при постройке города отметили место, где будет центральная площадь, привели на нее стадо овец, выстрелили в воздух — и там, где пробежали перепуганные овцы, там и были проложены улицы…
Он свернул в очередной раз и уперся в тупик. Эта овца, видимо, не выдержала испуга и прямо здесь скончалась от разрыва сердца…
Еще несколько поворотов — и Вольф оказался в совсем узких переходах, сжатых высокими каменными заборами, за которыми стучали черными голыми ветвями деревья. То ли парк, то ли сады… Только церкви не видно.
И тут Вольф остановился. Он понял, что ни в какую церковь не пойдет.
3
Когда-то, давным-давно, церковь была единой. Она, собственно, так и называлась Всеединая вселенская церковь. У нее был один глава, вернее, главой Церкви считался сам Бог, но так как он совершенно точно не собирался заниматься хозяйственными делами, то главой Церкви на Земле был Викарий, а все остальные священники ему, соответственно, подчинялись. Подчинялись, подчинялись — и доподчинялись до того, что лет триста назад один из священников стукнул кулаком по столу и разразился длинной речью, вкратце сводившейся к тому, что Всеединая церковь вообще, ее Викарий — в частности, и все церковные иерархи — оптом, вместо того, чтобы вести народы к торжеству божественных заветов, занялись демоны знает чем. Далее священник подробно перечислил чем именно занимаются священники, как будто рекомые демоны предоставили ему детальный отчет. В перечень входили все известные Церкви грехи, и даже парочка неизвестных. Из этого обстоятельства священник сделал вывод, что посредники между Богом и людьми в вопросах веры не нужны совершенно, а нужны разве что проводники и помощники, которые укажут верный путь, если человек сам в священной книге Картис не разберется.
Ладно бы, если бы священник это высказал в своем доме или там, в кругу друзей. Он, во-первых, изложил это все письменно, и разослал списки своих тезисов по всем Белым землям, а во-вторых — это был не просто деревенский священник, это был сам великий Айслебен, человек, настолько известный в Белых землях, что к его мнению прислушались.
Возможно, большинству поверивших в тезисы Айслебена, просто показалась хорошей идея отобрать у священников нажитые ими богатства, но, так или иначе, в течение ста лет в Белые земли на смену Всеединой церкви пришла церковь Кардинальская. При каждом правителе был выбран кардинал, от древнеэстского слова cardo, «основа», который и следил за тем, чтобы новоизбранные священники-пасторы не слишком увлекались
Пришла Кардинальская церковь не совсем мирным путем — Всеединая вовсе не собиралась отдавать за просто так такой жирный кусок владений, как Белые земли. Были и церковные проклятия, и обвинения, и священные походы, и войны, так что в итоге кардиналисты и викаристы друг друга люто ненавидели.
Пусть Вольф не был таким уж правильным верующим, но обратиться за помощью к викаристам он не мог. Просто с души воротило. А других церквей здесь не было.
Фюнмарк — викаристкая страна.
4
Вольф уж было собирался отчаяться — ну или хотя бы вспомнить, как это делается — как в его больную голову пришла мысль. Вернее — воспоминание.
Рисунок. Рисунок на побеленной стене, мимо которой он недавно прошел. Что там было нарисовано?
Конь. Конь с львиными лапами и длинным витым рогом на лбу. Единорог.
Единорог — это аптека. Значит, за забором, возле которого он стоит — не просто сад, а сад аптечный. А аптека — это лекарства. Ну и как минимум один человек, который в этих лекарствах разбирается, а, значит, может помочь с ранами.
Только где вход?
Недолго думая — голова просто разламывалась, и думать не хотелось — Вольф подпрыгнул, оттолкнулся носком сапога от стены и, подпрыгнув еще выше, ухватился за край забора. Резким движением подтянулся вверх, плечо прострелила острая боль и, вместо того, чтобы слезть или хотя бы спрыгнуть вниз, он упал мешком в какие-то затрещавшие кусты.
— Бог мой, господин драгун! Что же вы так…? Что же вы здесь…? Вам нужна помощь?
Лежа на спине, Вольф открыл глаза и увидел склонившееся над ним женское лицо, с пухлыми щечками и искренней тревогой в голубых глазах.
Он достал револьвер, направил его в лицо женщине и сказал:
— Пикнешь — застрелю.
После чего потерял сознание.
Глава 56
5
Вольфа жарили на костре. Вернее, варили, потому что он явственно чувствовал, как его тело плавает в кипящей жидкости. Кто именно занимался такой кулинарией — он не видел, потому что глаза юноши залепило каким-то жирным пластом, то ли куском мяса, то ли листом капусты. Ведь если варят — значит, собираются делать суп. А что ж за суп без капусты?
От ненормальности этой пришедшей в голову мысли Вольф даже очнулся.
Разумеется, никто его не варил. Он варился сам, в собственном поту, под толстенным пуховым одеялом…
Одеялом?
Последнее, что он смог вспомнить — улица, по которой он брел в поисках убежища. Там точно не было никаких одеял. Где он?
Вольф осторожно потянул одеяло вниз, морщась от боли в правой руке.
Белый потолок. Ну, по крайней мере, он не там, где жарят и варят тех, кто плохо себя вел при жизни. Там, наверное, нет белых потолков, они должны быть закопчены… И еще там пахнет…
Он принюхался. Здесь пахло травам и лекарствами. Точно — он не в преисподней.
А где?
Белый потолок, белые стены, голубые глаза…
Глаза?
На Вольфа смотрела женщина. Уже в возрасте, лет двадцати пяти — двадцати семи, золотисто-пшеничные волосы скручены в круглый узел на макушке, лицо, белое, гладкое, на розовой щеке — две черные родинки. И огромные голубые глаза…
— Вы очнулись! — радостно произнесли глаза. Вернее, произнесли, конечно, губы, круглые, алые, коралловые… Она ему точно не кажется?