Желтая роза в её волосах
Шрифт:
Глаза юноши наполнились слезами восторга, губы – непроизвольно – приоткрылись…
– Лузеру – саечка! – раздался насмешливый звонкий голосок.
Горячие девичьи пальчики резко, но – одновременно – и нежно, коснулись нижней челюсти Джона. В ту же секунду крепкие белоснежные зубы молодого человека громко цокнули друг о друга, имеется в виду – «верхние о нижние».
Совсем рядом раздался громкий и заливистый смех.
Чуткое горное эхо – в ту же секунду – нежно разделило этот смех на составные части и многократно умножило, превращая его в чудное пение неведомых могучих колоколов, сопровождаемое неистовой подпевкой миллионов крошечных серебряных колокольчиков.
Джон, конечно же, не обиделся: это всего лишь Беки – веселится, как и всегда. Как, вообще, можно было обижаться на такую девушку? Озорные голубые глаза, длинные, блестящие на солнце каштановые волосы, ну, и всё остальное….
Тем более что неделю назад Джон Тревол сделал Бекки Смит – в присутствии уважаемых свидетелей – вполне недвусмысленное предложение, на которое вышеозначенная Бекки дала самый недвусмысленный и, безусловно, положительный ответ, подкреплённый самым недвусмысленным и жарким поцелуем. Что же вам ещё, непонятливые мои?
На следующее утро Джон бодро шагал в сторону ближайшей железнодорожной станции. Необходимо было встретить с Еженедельного Трансконтинентального груз хитрого французского медного припоя.
Разве я вам ещё не сказал, что Джон Тревол работал помощником кузнеца, а сама кузница квартировала в славном городишке Вест-Хем? Вот, говорю…
Утро выдалось славным, безветренным и солнечным. В кронах деревьев звонко цокали рыжие белки, в кустах орешника звонко чирикали какие-то мелкие пичуги. Дорогу к станции пересекал бодрый ручей, в котором – так же бодро – плескалась крупная форель.
Джон не смог удержаться от соблазна: срезал перочинным ножом гибкий ореховый прут, достал из внутреннего кармана пиджака дощечку с заранее намотанной на неё готовой снастью, и – примерно через час – пяток крупных форелей уже неистово дергались на кукане, опущенном всё в тот же ручей.
– Заберу на обратном пути, – решил наш герой.
А, вот, к приходу поезда Джон безнадёжно опоздал. Взобрался, отдуваясь, на Привокзальный холм, а Еженедельный Транснациональный уже отходит…
С холма вся станция – как на ладони. Хромой Хэнк тащит куда-то клетку с бойцовыми гусями, миссис Нэддинг племяшку, с поезда встреченную, ведёт за руку. А это – кто?
– Господи Всемогущий! – ошарашено пробормотал Джон. – Это же моя Бекки! Идёт себе рядом с каким-то высоким щёголем в чёрном цилиндре, держит его за руку, взволнованно щебечет о чём-то…. Святые Угодники, да она же его целует в щёку!
Здесь-то, вот, «шторка» у Джона и упала…. Поскрипел он на холме зубами немного – часик-другой. А потом – от полной и тоскливой безысходности – отправился на железнодорожную станцию. Там он отважно и целенаправленно, до поросячьего визга, «нарезался» кукурузным контрабандным виски, да и сел в первый проходящий поезд.
Поезду-то что? Постоял на станции минут двадцать-тридцать, попыхтел хмуро и недовольно, да и умчал нового пассажира куда-то – в безумную даль…
Прошло – без малого – три года. На берегу безбрежного Атлантического океана стоял молодой католический священник – отец Джон – и размышлял о всяких разных разностях. Размышлять – для католических священников – дело куда как полезное.
Допустим, что вы пришли на морской берег. Просто так пришли, без всякой конкретной цели, для оздоровительного променада. Например, на пляж славного Майами, или, допустим, какой-нибудь там провинциальной Ниццы. Подошли к береговой линии и задумчиво глядите себе под ноги, а затем медленно поднимите голову…. В этом случае перед вашим взором последовательно промелькнёт череда следующих непритязательных картинок. Песок, песок, море, море, линия горизонта, небо, небо, небо.…Но так бывает далеко не везде и не всегда. Например, на набережной городка Сан-Анхелино, во второй декаде июня, при полном безветрии, на рассвете – между шестью и семью утренними часами – череда картинок будет иной. Песок, песок, море, море…. А, может, уже небо? Точно, небо! Может, всё-таки, море? Море, небо, море…. И, никаких тебе фокусов! Просто море и небо совершенно одинакового, ярко-бирюзового цвета, линия горизонта полностью отсутствует, небо и море сливаются в нечто Единое, Неразделимое и Неразгаданное…. Ничего прекрасней нет – на Белом свете! И если вы еще не наблюдали этого чуда, то вы – настоящий счастливчик, ибо у вас впереди первое, ни с чем несравнимое свидание с ним.…Ну, а тот, кто уже стал свидетелем Непознанного, покидает сей блаженный берег только по крайней необходимости, или же – по зову сил Высших…
Вот, примерно такие мысли лениво копошились в голове у Джона. Ведь, общеизвестно, что на рассвете всегда тянет слегка пофилософствовать…
Сан-Анхелино, наконец, проснулся. Многочисленные женщины и мужчины заторопились куда-то по узким, мощеным диким необработанным камнем улицам. Кто-то по важным делам, но большинство просто так – ради утреннего променада, пока не наступил полуденный зной, а, следовательно, и многочасовая сиеста – в спасительной тени.
В крохотную бухту, надсадно подавая хриплые гудки, ввалился грузный лесовоз «Святой Августин», оставляя за собой радужные мазутные пятна и устойчивый запах керосина.
Оранжевое, все еще утреннее, и поэтому не особенно злобное солнышко, выглянуло из-за апельсиновой рощи, которая уютно расположилась прямо за спиной у Джона. Оптический обман тут же приказал долго жить, меняя цвета и перспективы. И, вот, нежно-зеленое море уже было безжалостно разлучено с голубовато-лазурным небом: будто бы кто-то торопливо провел по прекрасному художественному полотну тупым ножом, оставляя – где-то там, в немыслимой дали, грубый шрам – линию горизонта. Нежное прохладное утро тихо и незаметно скончалось, родился безжалостный – в своей грядущей жаре – новый тропический день…
Отец Джон, наконец-таки, очнулся от философских дум. Пришла пора подумать и о делах насущных…. Примерно через час ему предстояло совершить Обряд Венчания. Ещё с вечера мулатка-посыльная предупредила, что часам к десяти утра пожалует пара брачующихся. По её словам – американцы.
Старенькая церковь, гулкий прохладный зал, заставленный скамьями, грубо сколоченными из пальмовой древесины, перед священником неподвижно застыла странная пара. Хотя – под тропическими созвездиями – всё немного странное….
Жених – шкаф квадратный – в классической американской тройке, с чёрным цилиндром на голове. Невеста – невысокая стройная фигурка в чём-то неприметном и скромном, лицо скрыто за тёмной вуалью.
Привычно, не запнувшись ни разу, отец Джон довёл обряд до установленного Свыше финала:
– Если кто-либо из здесь присутствующих знает причину, по которой этот брак не может быть заключён, то пусть встанет и громко сообщит нам об этой причине!
В храме повисла чуткая тишина, через минуту разрезаемая на части звонким девичьим голосом: