Желтая роза в её волосах
Шрифт:
Определяемся по компасу, выбираем нужное направление. Идётся пока легко – под ногами твёрдый наст.
Светлеет, прямо по нашему курсу всходит неяркое солнышко. Значит, правильным курсом двигаемся, то есть, на восток.
Гарик достаточно бодр и весел, но часа через три начинает отставать, делаем привал. Немного перекусываем, запиваем напитком «на малиновом варенье». Заметно холодает, опускается призрачная туманная дымка, солнца больше не видно.
Идём дальше. Бросаю взгляд на компас – мамочки мои, стрелка-то пляшет и прыгает из стороны в сторону, разве что круги не выписывает. И, как понимать данный казус?
– Это значит, что мы уже подошли к Зеленцам, – объясняет Гарик. – Здесь во время войны столько машин под воду ушло, ну, и снарядов всяких, бомб. Вот, компас это железо и чует. Раньше мы шагали над глубинами, а сейчас к островам вышли – тут уже мелко, компас, соответственно, и взбесился.
Решаем остановиться, порыбачить, дождаться, когда туман рассосётся, а там и определиться по месту нахождения.
Ставлю крохотную полиэтиленовую палатку, изготовленную дома с помощью паяльника, зажигаю в палатке пару маленьких свечей, предварительно размещённые в пустые банки из-под майонеза. Гениальное изобретение: на улице минус пятнадцать, а в палатке – уже через десять-двенадцать минут – устанавливается плюсовая температура.
Гарик выпивает неслабую порцию «лекарства» из термоса, влезает в спальный мешок и преспокойно засыпает. Спит он до самого вечера, только храп по озеру разносится.
Я же потихонечку рыбачу, сверля лунки в значительном отдалении от палатки. То есть, я Гарику – шумом от лунок буримых – спать не мешаю, а он мне – храпом богатырским – рыбу ловить. Рыбка ловится потихоньку – плотвичка, окуньки, даже щурок один попался на блесёнку.
Неожиданно в природе происходит что-то странное. Уходит туман, резко теплеет – даже дождик мелкий начинает моросить. А, вот, и Зеленцы – примерно с километр не дошли до них, даже бараки старые, почерневшие от времени, видны отчётливо.
Откуда-то издали прилетает странный шум – будто бы поезд скорый где-то по ладожскому льду следует. Звук становится всё громче, уже видна приближающаяся со стороны островов тёмная фигура неясных очертаний.
Через пять минут становится ясно – это здоровенный лось. Голову рогатую к небу задрал и чешет – прямо на меня.
Громко кричу, зверь останавливается и смотрит на меня совершенно ошалевшими дикими глазами. Кричу ещё раз – лось испуганно приседает, делает кучу, разворачивается на девяносто градусов, и гордо, закинув массивные рога на спину, с закрытыми глазами, удаляется в ледяные просторы, в направлении противоположном берегу.
Тут же вытаскиваю крупного хариуса – рыбу в этих местах редкую. Не иначе, весна пришла по-настоящему, вот, природа и опьянела немного. Бывает…
К вечеру просыпается Гарик – на удивление бодрый и здоровый, без каких-либо признаков повышенной температуры. Теперь настала моя очередь подремать пару часиков перед ночной рыбалкой.
Просыпаюсь, перекусываем. Поднимается сильный ветер – плотно зашнуриваем вход, щедро прикармливаем лунки, заранее просверленные внутри палатки.
В палатке хорошо – тепло, негромко потрескивают свечи, а снаружи дует ветер нешуточный, по крыше стучит крупный дождь.
Плохо это: ветер – потому, что лёд весенний может оторвать от берега, дождь – потому, что мы в валенках. Валенки, конечно, на «резиновом ходу», но когда на льду будет сантиметра три-четыре воды – утешение слабое.
К утру налавливаем килограмм пятнадцать разной рыбы, даже пару сигов попадается.
Пора к дому. Дождь стихает, сквозь длинные сиреневые облака проглядывает весёлое солнышко, дует тёплый и ласковый ветерок. На льду, правда, за ночь скопилось немало воды – ноги тут же становятся мокрыми. Противное, между нами говоря, ощущение.
Трогаемся в обратный путь. Гарик идёт первым. Вдруг, он резко останавливается и удивлённо произносит:
– Смотри, Андрюха! Берег-то – бежит…
Ну, думаю, опять у Гарика температура поднялась – бредит, не иначе. Присмотрелся, и правда, береговая линия, еле различимая вдали, начинает плавно «стираться» зигзагами, как будто – и впрямь – бежит. Вот, и мыс Марье растворился в неизвестности, и береговой маяк пропал куда-то. Впереди – до самой линии горизонта – только снежные торосы.
Оборачиваюсь – и линия береговая, и маяк – находятся позади нас, где быть им совсем не полагается. И сиреневое всё какое-то, ненатуральное. Останавливаемся, перекуриваем, обсуждаем…
А дурацкие безобразия, между тем, продолжаются: был один маяк, потом стало два, три, десять – надоело считать, плюнули. Потом, глядь, слева, вдалеке, параллельным с нами курсом, движется океанское судно – большое, только сиреневое, фиолетовые блики от иллюминаторов во все стороны веером рассыпаются. Красиво – до жути…
Но, красота – красотой, а к дому двигаться надо. Решаем – миражам не верить, а курс держать согласно здравому смыслу, то есть, по компасу, ведущему себя нынче вполне благоразумно и прилично.
Приблизительно через час из-за очередного тороса показываются трое мужиков. Обычные мужики, только сиреневые, опять же. До них метров двести с небольшим, идут впереди нас в том же направлении. Вдруг, у путников пропадают головы, плечи, а через минуту одни только ноги бредут куда-то, потом – никого уже нет впереди, исчезли совсем.
В небе, прямо над нашими головами, медленно и совершенно бесшумно проплывает сиреневый самолёт – гигантский кукурузник. За штурвалом – сиреневый лётчик, улыбается, машет нам рукой, сволочь.
Конец Света какой-то. Бред пьяного телёнка в чукотской тундре, на исходе Полярной ночи…
Неожиданно всё прекращается – сиреневые облака ушли куда-то, оптический обман прервался. Надолго ли? Впереди, уже совсем недалеко, наблюдается берег с маяком, позади – трое давешних мужиков безголовых, но сейчас – с головами. Догоняют нас постепенно.
– Видали? – восторженно орет идущий первым молодой краснощёкий здоровяк в овчинном тулупе. – Миражи-то в этом году какие! Блеск и полный отпад! Сахара знаменитая, к такой-то матери, отдыхает…. Вас, ребята, кстати, сперва шестнадцать было, потом – восемь, четыре, а теперь – двое. Вы-то, хоть, настоящие?