Желтая роза в её волосах
Шрифт:
Ник, пододвинув тёмно-синий табурет, сел за сосновый стол, аккуратно застеленный льняной серой скатертью.
Мария ловко сбросила малахай и ушанку на пол. Тут-то и выяснилось, что она – настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На её голове – в шикарную корону – была уложена толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку. А глаза – васильковые, лучистые. Таких красивых и огромных глаз Нику никогда ещё не доводилось видеть.
– Сейчас перекусим, – почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд, смущённо засуетилась хозяйка. – Я быстро вам соберу!
– Не
– А поспать вам и не получится, – огорчилась хозяйка. – Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже будут ждать. Поэтому надо плотно покушать. Дорога дальняя, на улице холодно…. Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно!
Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную дощечку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершении достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском деревенского жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.
Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделявшая горницу от сеней, и в светёлку вошёл низенький упитанный мужичок лет пятидесяти пяти. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.
– Здраста! – мужичок протянул Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: – Моя звать – Юха!
Финн обошёл вокруг стола и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.
Юха на плохой аппетит не жаловался и переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала на его тарёлку новые куски и кусочки.
«Какая, однако, странная парочка. Прекрасная Белоснежка и один прожорливый гном», – удивился про себя Ник. – «Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке – свои погремушки…».
– Моя – коммуниста! – со свистом прихлёбывая из блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. – Моя любить Ленин, Сталин! Моя – коммуниста!
После этого заявления низенький финн стал собираться и вскоре, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности Коммунистическим Идеалам, куда-то ушёл.
Минут пять-шесть Ник по-честному боролся с собственным любопытством, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду:
– А, как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то и не отвечайте. Просто – любопытно стало, не сдержался…
Женщина только грустно улыбнулась:
– Нет, ничего. Меня все про это спрашивают. Так что, уже привыкла…. Мой отец – ещё в Санкт-Петербурге – ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а дальше его развозили уже на подводах, оснащённых специальными большими бочками. Жили мы в Мурино, это деревня такая, чуть севернее города. Хорошо жили, зажиточно. Так мне матушка рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда…
– В придорожные? – не понял Ник.
– Ну, да, – обхватив ладонями кружку с чаем, коротко кивнула Мария. – В придорожные проститутки. Обычное
– А его родители как отнеслись к вам? – не сдержался Ник от следующего вопроса. – Или, они не знали…?
– Знали, конечно. Только финны к этому нормально относятся, в смысле, брать жён из русских проституток. Во-первых, мы всё-всё умеем, что мужчине надо. Во-вторых, много плохого видали в жизни, поэтому и хорошее ценим всегда. В-третьих, здешняя жизнь на хуторах проходит, всегда на глазах у мужа. Да и изменять-то ему тут не с кем, безлюдно вокруг. А когда праздник какой, и соседи-родственники где-нибудь вместе собираются, то, опять-таки, всё на виду, ничего не утаишь. Вот, так и живём: муж меня за красоту любит, а я его – за доброту…
Вскоре вернулся улыбчивый Юха, объявил, что всё уже готово и через два часа можно отплывать, по этому поводу, естественно, предложил ещё разок перекусить.
В это время за цветастым пологом послышалось какое-то шевеление. Сперва в щели – между двумя ситцевыми полотнищами – показался озорной карий глаз, а через минуту в комнату выскочила невысокая девчушка – в длинной ночной рубашке, со смешно торчащими в разные стороны двумя рыжими хвостиками.
– Анна-Мария, – девчушка присела перед Ником в некоем подобии вежливого книксена и негромко добавила несколько коротких фраз на финском языке.
Уяснив, что перед ней находится русский, милое создание тут же выпрямилось, откашлялось и выдало пятиминутный поток отборных матерных ругательств…
От неожиданности Ник опрокинул на скатерть вазочку с черносмородиновым вареньем и принялся неловко извиняться. А Мария и Юха всё происходящее встретили искренним громким смехом, словно стали свидетелями коронного номера знаменитого юмориста.
– Извините её, ради Бога, – отсмеявшись, попросила Мария. – Это Анна-Мария ещё из России вывезла. Сейчас-то она, в основном, по-фински говорит, да и ведёт себя вполне прилично. Но стоит ей русского увидеть, как тут же начинает материться. В чём тут дело? Вы, уж, не сердитесь. Это она не со зла…