Желтая роза в её волосах
Шрифт:
– Что это ты заскучал, дружок? – заботливо интересуется Гэндальф. – Концерт не нравится? Или – иное что?
Маленький Хоббит выплёскивает в камин из бокала остатки шампанского, наливает в освободившуюся посуду чёрного пива из объемистой баклаги, стоящей на столе, и признаётся:
– Да, понимаешь, Гэндальф, как-то неправильно всё это…. И Путин вовсе неискренне говорил. В том смысле, что совсем не то, что сказать хотел. Да и эти – в «ящике». Совсем не то поют. Да и не так. Искусственность какая-то, блин горелый, ощущается…. А, глаза их? Заметил? Тоскливые, как у собак бездомных…. Это – их Путь? Не верю! Должно же у них что-то светлое быть за Душой…. Вот, интересно было бы узнать: какие они – настоящие? В смысле, можно ли сделать так, чтобы они, морды мрачные, счастливыми себя ощутили?
– Без вопросов, – задумчиво ковыряясь вилкой в зубах, кивает головой Волшебник. – Сегодня – Новогодняя Ночь. Сегодня, братец мой, всё возможно…
Гэндальф бормочет что-то неразборчивое, слышны только отдельные фразы: – «Спади с глаз, пелена серая ….», «Вернись, пожалуйста, на тот перекрёсток….», «Не верь – гадким людям и фетишам их….»…
Маг замолкает, после чего величественно взмахивает рукой в сторону телевизора.
На экране появляется мелкая-мелкая серая рябь, через минуту сменяемая чередой узких синих полос и мерцающих изумрудно-зелёных кругов.
Наконец, «картинка» восстанавливается.
Мужичок, одетый в засаленный полушубок мехом внутрь, с непокрытой русой головой, несуетливо запрягает лошадку, прикрикивая – для порядка – с напускной строгостью:
– Не балуй, родимая! Стой спокойно, путь-то дальний предстоит…. Давай-ка я тебе – сосульки-то из ноздрей – повыкавыриваю. Да, спокойно стой, егоза эдакая!
Процесс, вроде, завершён, мужик поворачивается и смотрит прямо в снимающую его камеру.
Русые кудри, огромные голубые глаза. Есенин Серёга, что ли?
Серёга – это точно. Только Зверев, который – Король Гламура.
Только он ли? Не, он – точно…
– Здорово, мужики! – толстые губы Зверева расплываются в широченной доброй улыбке. – Спасибо вам огромадное! Словно пелена с глаз упала. Какой – в жопу медвежью – гламур? Каким же я чмом раньше был, какой фигнёй занимался! Тоска-то какая, слов нет…. А, вот, вспомнил тут, третьего дня. В детстве-то я мечтал фермером стать. Вспомнил – и стал! Благодать, благодать-то какая! Спасибо вам, мужики! Век не забуду…. Собрались тут с Савраской поработать немного – навоз по полям разбросать, весна, она не за горами. Так Филька Киркоров припёрся, в гости позвал. Такому бугаю разве откажешь? Себе дороже…. Сам-то он где? А, вот, послушайте!
Где-то рядом раздаётся:
– Трах! Бах! Бубух!
Камера смещается вправо. Тропинка, тропинка, дорога просёлочная. На дороге здоровенный лысый парень – весь в чёрной коже с металлическими заклёпками, в цепях разнообразных – самозабвенно крушит шикарный белый лимузин.
– Эх, раз! Да, ещё раз! Эх, да блин горелый! – после каждого удара – тяжеленным ломом по бедной машине – приговаривает здоровяк.
Через пару минут паренёк, всё же, устаёт, отбрасывает железяку в сторону, поворачивается, внимательно смотрит прямо в снимающую его камеру.
Как же Филипп хорошо смотрится – бритым налысо. Лет на двадцать, как минимум, помолодел.
– Спасибо, вам, братья! – улыбаясь широко и искренне, произносит Киркоров. – Спасли вы меня, честное слово! Какая попса – к матери нехорошей? На что я жизнь свою тратил, пел – что? Сейчас и сам понять не могу – о чём те песни были. Так, только с пьяненькими девчонками попрыгать в заштатном кабаке…. Всё, закончено с гнилым прошлым! Навсегда! Вспомнил я тут, что мечтал в отрочестве – рокером стать. Душу свою – по частям – дарить людям. Ну, и всё такое. Вы же меня поняли? Так вот. Сам Юрка Шевчук пообещал меня в ДДТ принять! Понятное дело, для начала по ерунде – в бубен побить, бэк-вокал всякий. Зато потом – согласился научить меня на гитаре играть. Даже пару аккордов показал! Так-то оно, завидуйте…
Откуда-то из-за холма выползает старенькая полуторка. В кузове – разношерстная пьяненькая компания: Шевчук, Шнур, Костя Кинчев, Чиж, Гарик Сукачёв на баяне наяривает, две девицы хихикают в рукава полушубков – Мара и Чичерина.
Машина, надсадно чихая, останавливается.
– Эй, Филиппок! – громко орёт Шевчук, – Прекращай тачку уродовать, давай, залезай в машину! К Гэндальфу едем. Надо уважить старика, обещали…
Киркоров, неловко перепрыгивая через колдобины, бежит к машине, с трудом, под девичий смех, перебирается через борт.
– Зверь! Чудо фермерское! Не задерживайся, догоняй! – вносит свою лепту в убийство тишины Кинчев.
Машина, нещадно чадя, уезжает куда-то вдаль. Через минуту следом трогаются сани – с запряжённым в них Савраской…
Белое бескрайнее поле, заполненное плотной людской толпой, по краям – сколько хватает взгляда – автоматчики. Непростая такая толпа – смокинги, фраки, депутатские значки, бабочки, сытые лоснящиеся хари, генеральские погоны, золотом расшитые рясы, оголённые женские плечи в брильянтовом обрамлении…
Перед толпой гоголем прохаживается Президент, разодетый – дай Бог каждому. Сегодня Владимир Владимирович облачён в широченные чёрные брюки клеш, тельняшку, видавший виды матросский бушлат, на голове красуется бескозырка с надписью по тулье – «Крейсер Варяг», на боку – массивная деревянная кобура.
– Ну, что, суки рваные, – очень недобрым голосом говорит Путин, – Доигрались, бизнес-политическая элита, блин! Больше десяти лет терпел я ваши изощрённые фокусы. Вид делал, что не вижу, как вы, поганцы, жируете. Так, только пальчиком грозил…. А почему, спрашивается? Да, боялся я вас, гниды штопанные! Стыдно признаться, но, боялся. Вон вас сколько, кодла целая. Порвёте, думал, как свора тех Тузиков – кепку одинокую, если кормушки ваши бабловые трону посерьёзке. А теперь – не страшно вовсе! Помогли люди добрые – победить тот страх липкий. Так что, готовим задницы жирные, вазелином заранее обработанные….
Откуда-то из-за холмов появляется раздолбанная полуторка, за ней плетётся усталый коняшка, запряжённый в непрезентабельный возок.
Вновь прибывшие благоразумно останавливаются в отдалении. Президент – приветливо и одновременно извинительно – машет рукой, мол: – «Извиняйте, пацаны, задержусь тут по делам минут на десять-пятнадцать…».
Зверев соскакивает с возка, достаёт из-за голенища кирзового сапога старенький топор, ловко – в два взмаха – рубит сухую ёлку, сноровисто разводит костёр и приглашает: