«Желтая смерть»
Шрифт:
На лице обычно сдержанного в собственных чувствах Николая Александровича отобразилась целая гамма эмоций, от искреннего возмущения, до сильнейшего недовольства.
— Все правильно, государь — в Лондоне и Париже теперь прекрасно понимают, что нас теперь не «запрячь» в повозку их интересов, вот и беснуются. Но долбить русскими солдатами германские укрепления бессмысленно — кроме напрасных потерь без всякого положительного результата, это приведет к недоверию верноподданных империи к вашему величеству как к Верховному Главнокомандующему. «Ахиллесова пята» Германии — это ее союзники, выводя их одного за другим, мы добьемся победы, причем без обильно пролитой русской крови!
Ренненкампф
Теперь все шло иначе — с германцами воевали исключительно оборонительно, зато это позволяло нести потери не больше вражеских. Такой «обмен» один к одному был выгоден, учитывая возможность беспрепятственно пополнять ряды поредевших дивизий. Причем без риска прорыва фронта — снарядов и пулеметов хватало, а конницы у немцев фактически не было, чтобы ввести ее прорыв — в перерасчете раз в десять меньше чем в русской армии. Отсутствовала и бронетехника, и грузовиков имелось совершенно недостаточное количество — потому быстрое создание (если мысль о них появится у Гинденбурга) даже квази-моторизованных соединений исключалось.
Зато выбранная царем «периферийная стратегия» стала приносить империи первые, весьма осязаемые результаты. Турки «вышибались» из войны, это чувствовалось — сосредоточив против османов превосходящие силы, Кавказская армия уверенно продавливала их фронт. Понт был занят весь, от Синопа до Трапезунда, а теперь наступила очередь Константинополя — болгарская армия заканчивала мобилизацию, готовясь уже вторгнуться в восточную Фракию. Освобождение величайшего христианского, православного города неизбежно приведет к тому, что «игры» пойдут вопреки планам «союзников» по пресловутой Антанте. Ведь с такими «друзьями» врагов не надо, они их на протяжении всей истории заменяли, потому что и были настоящими недругами, коварными и предельно циничными.
На очереди Австро-Венгрия, уже основательно потрясенная и потрепанная, потерявшая два десятка дивизий в Галиции, причем остатки одной из армий капитулировали в Перемышле — время крепостей прошло, в плотной осаде они уже не могли продержаться больше месяца. Да, наступление Юго-Западного фронта немцы остановили, спасая союзника от разгрома, но заплатили за это большую цену — отказом от стратегической инициативы из-за понесенных потерь. Второго удара, уже с трех направлений, из Закарпатья русскими, от Дуная новым фронтом «соединенных славян», и в Трансильвании валахами (те вряд ли удержатся от соблазна), союзная германо-австрийско-венгерская армия уже не выдержит.
Но то произойдет весной следующего года — торопиться не стоит, пусть в стане врага наступит голод, отягощенный осознанием, что перспективы к продолжению войны отсутствуют, и в конечном итоге будет неизбежное поражение. Конечный итог закономерен, хотя кто его знает — а вдруг кайзер найдет нетривиальное решение, которое станет совершенно неожиданным…
Линкоры типа «Вирибус Унитас» Австро-Венгрии. По своим боевым возможностям превосходили русские линейные корабли типа «Севастополь». Но оказались бесполезными, так и не выйдя на бой. Построено четыре корабля, два из которых были потоплены в результате проведенных итальянцами диверсий.
Глава 43
— Как сказал генералиссимус — «гинденбургов» у нас нет! Зато «куропаткины» нашлись, всех к делу приспособили!
Павел Карлович усмехнулся — он возвращался в Варшаву на литерном поезде, царь остался в Крыму. Но это не означало, что монарх не управляет империей — как бы, не так — Николай Александрович постоянно держал руку, как говорится, на «пульсе», а в столице постоянно пребывал Председатель Совета Министров Петр Аркадьевич Столыпин, такой же энергичный, но ставший более жестким и очень требовательным. Бюрократы только поеживались — не выполнить поручение, «заволокитить», стало для них смертельно опасным занятием — вылетали со службы на раз-два, с «волчьим билетом», а порой без мундира и пенсии.
Такая же картина была в армии — «любители синекуры» и ленивые по старости генералы вылетали из рядов императорской армии, что птенцы из гнезда — камнем вниз. Значительная их часть была просто списана на пенсию еще в первый год войны, за «профнепригодностью», других лишали должностей моментально за провинности или безынициативность. Либо наоборот, за излишние «усердие», которое приводило к большим и ничем неоправданным потерям. Такие тоже лишались права на ношение мундира, отчего в русском языке раньше времени появилось слово «лишенец», правда, с иным наполнением. И не надо думать, что тут было какое-то русское «новшество» — «папаша» Жоффр во Франции поступал куда круче — там всех генералов, что не вписались в войну с ее новыми требованиями, отправляли на поселение в славный город Лимож. Отчего появился на свет новый глагол — «лиможировать», который даже сравнивали с другим глаголом, связанным с изобретением «доброго доктора» Гильотена.
Зато множеству других генералов, в том числе и оскандалившемуся в русско-японской войне Алексею Николаевичу Куропаткину, нашлись занятия по душе — их держали на административных должностях, где требовалась честность и порядочность. Особенно в ВОСО — там всплыли махинации с вагонами, и под военный суд отправили «выводками». С обвинением не церемонились — все, что несет ущерб армии, которая ведет войну с могущественным противником, является изменой в том или ином виде, или вредительством, что ничем не лучше. Вместе с ними под расправу пошли и чиновники с министерства путей сообщений, и воротилы бизнеса, что «соблазняли» взятками нестойкие души.
Однако сам Куропаткин на соблазны не поддался, а император на уговоры, утвердив суровые приговоры. Ренненкампф же привел их в исполнение во дворе Варшавской цитадели — причем сам наблюдал за казнями, после чего в петербургском «свете» у него не осталось «друзей». Но Павел Карлович прекрасно понимал, что самодержцу требуется от него гарантия полной преданности, и пошел на это — выиграть войну было намного важнее собственных желаний и реноме. Впрочем, его поддержала армия, и тыл притих, осознав, что политиканствовать стало смертельно опасно. Причем цензуру не вводили, но все редакторы газет отвечали собственной головой за достоверность изложенных материалов. А когда первый десяток либералов, подумавших, что можно писать любые «фейки», был обвинен в работе на врага и отправился в отдаленные местности за Полярным Кругом, «борзописцы» махом утихли. И понятно почему — стало страшно, что за «язык» притянут!