«Желтая смерть»
Шрифт:
Император тяжело вздохнул и посмотрел на бескрайнюю гладь Черного моря. Со стороны площадки послышались звонкие девичьи голоса — дочери императора играли, и взгляд Бориса остановился на Ольге, что была его младше почти на два года. Принцесса ему нравилась с юности, но матримониальные планы нужно корректировать — не такая его страна и «великая», хотя мысленно он рассчитывал на благосклонность старшей дочери императора, с которой был неразлучен все эти дни.
— Но обретя не только покровительство могущественной державы, но искреннюю и родственную дружбу с ней, твоя страна на долгие десятилетия будет оставаться во благе, что приведет к ее расцвету.
Император редко использовал такое обращение, на которое имел право как крестный отец. И только тогда, когда беседа становилась исключительно доверительной. Причем сам Борис чувствовал тепло от произнесенных слов — сам лишенный с детства отцовской ласки и доброты, он ее порой чувствовал от «Ники», что одинаково говорил со своими девочками, и с ним.
— Мы взяли весь Понт, высадив целую армию. Еще семь наших корпусов теснят турок на армянском нагорье, дабы пресечь избиение несчастных единоверцев. Но нужно окончить войну одним ударом — взять Константинополь, для чего у нас есть флот и армия. Но совершенно нет времени, ибо мы далеко от Царьграда. Зато близко болгары…
Император остановился, он вообще говорил медленно, постоянно подбирая слова. Борис только кивнул в ответ — он все прекрасно понял. После мобилизации, которая пройдет за две недели, в восточную Фракию могут пойти все шестнадцать дивизий, причем усиленного состава — в 12 батальонов, а не в 9, как у русских, при соответствующем числе орудий. Учитывая, что турки ведут отчаянную борьбу на Кавказе и на всем побережье Понта, а также держат значительное число дивизий на покоренных ими арабских землях, то болгарская армия достаточно быстро дойдет до Константинополя. На этот шаг толкали его советники и генералы.
— В войну ведь могут вступить и греки — их единоплеменники на той стороне Эгейского моря, на древних эллинских землях…
— Пусть вступают — обретут единое государство. Но Константинополь мой, как и Понт — там иные греки. И они будут под моим скипетром, как императора всероссийского и ромейского, ведь Константинополь «Второй Рим» — и так будет, поверь. Как и императора Трапезунда, каковым я уже являюсь по праву владения. А когда мой флот будет стоять в Мраморном море, а на Галлиполи береговые батареи, то вот это море, которое ты сейчас видишь, будет самым мирным. И нарушить оное состояние уже никто не сможет, ибо союзники сами отдали его мне, признав мое право!
Сказано было более чем достаточно, практически открыто и без экивоков. Борис прекрасно осознавал, что стоит за этими словами, и решился:
— Я признаю это право за вашим императорским величеством! Самодержцем Всероссийским, Константинопольским и Трапезундским, наследником великой империи ромеев.
— Ты поступил верно, Борис, и я был бы счастлив, если бы твой наследник, мой внук, принял Болгарию, состоящую в родственном союзе с Россией. А что касается идущей войны, то в ней мы победим. Да, Германия сильна, но она не может быть могущественной везде, чтобы защитить от нас своих союзников. Думаю, что наша объединившаяся здесь армия уже с юга пойдет на Будапешт и Вену — пятидесяти союзных дивизий для этого похода вполне хватит, тем более, его не ожидают.
Сказано было все предельно четко, и подчеркнуто при этом. И оговорено вознаграждение за участие в войне, и его лично,
— А как румынский король Фердинанд?
— Пусть сам решает. Мои генералы заверили, что нам потребуется тридцать дивизий, чтобы разгромить румынскую армию, если она дерзнет выступить против нас. И нужно будет тридцать дивизий, чтобы предотвратить ее разгром германцами и мадьярами, если Румыния выступит на нашей стороне. Такие войска у меня в резерве есть, даже вдвое больше…
Болгарский царь Борис, третий этого имени. 1915 год.
Глава 42
— Румыния, государь, и в той войне выжидала удобного момента. Перебирала предложения женихов, как старая, охреневшая от чувства собственной важности, гулящая девица. Старая и некрасивая, со скверной репутацией, и к тому же без приданного…
От такого сравнения император фыркнул, а Ренненкампф словно не заметив такой веселой реакции, продолжил говорить дальше:
— И выбрала самый худший вариант, вступив в войну в самый неудачный момент, когда луцкий прорыв уже выдохся. И была разгромлена молниеносно — ведь ее противники уже долго воевали, а она нет. И вообще, в тот раз именно выбор неправильной стратегии и привел к тому, что война сопровождалась страшными потерями с обеих сторон и при этом мизерности достигнутых результатов. Ведь «германский блок» потерпел поражение, воюя на чужой территории, чего прежде в истории вообще никогда не бывало.
— Да мне самому пока в это не верится, Павел Карлович, хотя сейчас мы воюем не у Риги и Минска.
— Не было «великого отступления», не расшатывали либералы в газетах устои империи громогласно, нет вспышки шпиономании, когда любой человек с немецкой фамилией попадает в «подозрительный элемент». Нет этого всего, и благодаря этому, к нынешней войне Россия впервые в своей истории подготовилась. Но если мы напряжемся и начнем милитаризацию экономики в полном объеме, то получим тот результат, который тогда и случился.
— Если бы не новые казенные заводы, то в газетах наперебой бы требовали «ответственного министерства» — Петр Аркадьевич мне уже не раз докладывал, что представители Думы сильно недовольны, что правительство не отдает заказы на производство снарядов частным фабрикам.
— Так они потребуют массу денег на реконструкцию, потом проведут калькуляцию расходов и выставят цену втрое больше от казенной. Для них нажиться на войне и чужой крови дело наиважнейшее, а оно надо «кормить» буржуазию деньгами, чтобы она охренела от ожирения, принялась уничтожать собственную страну, растаскивая ее на куски. Учтите, государь — поражение и Германии, и России в этой войне великолепно укладывается в долгосрочные планы Антанты.
— Такой подход наших «союзников» уже прекрасно виден, Павел Карлович. Париж требует — вы представляете такую наглость, чтобы мы не преследовали собственные цели, а воевали исключительно против немцев, дабы спасти Париж от разрушений. Но я сам хорошо помню, кто сжег Москву и не терзался по этому поводу сомнениями!