Желтая тень

Мне позвонили в тот самый момент, когда я убеждал конгрессмена, проигравшего накануне очередные выборы, заплатить по счету, а уж потом сжигать кредитную карточку «Америкэн экспресс». Конгрессмен задолжал нам 18 долларов 35 центов, крепко набрался и уже спалил кредитные карточки, полученные от «Карт бланш», «Стандард ойл» и «Диннерз клаб». Он сидел за стойкой, пил шотландское и чиркал спичку за спичкой, поджаривая кредитные карточки в пепельнице.

– Два голоса на избирательный округ, – наверное, в двенадцатый раз повторил он. – Два паршивых голоса

– Если вас назначат послом, вам не удастся обойтись без кредита, – говорил я ему, когда Карл протянул мне телефонную трубку.

Конгрессмен задумался над моими словами, нахмурился и покачал головой. Вновь помянул два голоса, стоившие ему победы, и поджег карточку «Америкэн экспресс».

– Слушаю, – бросил я в трубку.

– Маккоркл? – мужской голос.

– Да.

– Это Хардман, – голос басистый, с бульдожьим рокотом.

– Чем я могу вам помочь?

– Вас не затруднит оставить мне столик на ленч? Что-нибудь на час, минут пятнадцать второго.

– Вам заказ не обязателен.

– Я лишь хотел в этом убедиться.

– Лошади меня больше не интересуют. Я уже два дня не делал ставок.

– Мне передали. Вам что, не нужны деньги?

– Пока я больше проигрываю. Так чего вы звоните?

– Так вот, я ездил по делам в Балтимору, – он замолчал, и я приготовился ждать. Ждать и ждать. Детство и юность Хардмана прошли то ли в Алабаме, то ли в Миссисипи или Джорджии. Короче, в одном из тех южных штатов, где не привыкли спешить, так что до сути нам еще предстояло добраться.

– Вы ездили по делам в Балтимору, и вы хотите заказать столик на завтра, в час или четверть второго. Вас также интересует, почему я более не ставлю на лошадей. Что-нибудь еще?

– Мы собирались забрать кое-что с корабля, там, в Балтиморе, но приключилась небольшая заварушка и этого белого парня порезали. Как и Маша... вы знаете Маша?

Я ответил утвердительно.

– Маш сцепился с парой громил, и те крепко прижали его, но этот белый парень неожиданно помог ему выкрутиться... вы понимаете, что я имею в виду?

– Естественно.

– Что, что?

– Продолжайте, я слушаю.

– Так вот, один из этих громил достал перо и порезал белого, но лишь после того, как тот вступился за Маша.

– А почему вы звоните мне?

– Так ведь Маш привез его в Вашингтон. Он ударился головой, потерял много крови и отключился.

– И вам срочно потребовалась донорская кровь?

Хардман хохотнул, по достоинству оценив мою шутку.

– Ну вы и даете.

– Так почему вы позвонили мне?

– У этого белого парня ничего не было. Ни денег...

– Я не сомневаюсь, что Маш первым делом это проверил.

– Ни золота, ни удостоверения личности, ни бумажника. Ничего. Лишь смятый клочок бумаги с вашим адресом.

– Вы можете описать его, или все белые для вас на одно лицо?

– Ростом пять футов одиннадцать дюймов [1] . Может, даже все шесть. Коротко стриженные волосы. С сединой. Загорелый дочерна. Наверное, много времени провел на солнце. Примерно вашего возраста, только более тощий.

Я постарался ничем не выдать волнения.

– И куда вы засунули его?

– Сюда, к нам, на Фэамонт, – он назвал мне номер дома. – Я решил, что вы его знаете. Он все еще без сознания.

– Может, и знаю. Сейчас приеду. Вы вызвали доктора?

– Он уже перевязал его.

– Я поймаю такси – и сразу к вам.

– Так не забудьте насчет столика на завтра.

– Будет вам столик, не волнуйтесь, – и я положил трубку.

Карл, бармен, которого я привез из Германии, беседовал с конгрессменом. Знаком я подозвал его к другому концу стойки.

– Позаботься о нашем уважаемом госте. Вызови такси, позвони в ту компанию, что специализируется на пьяных. Если у него не будет денег, пусть подпишет счет, а мы отправим его почтой.

– Завтра в девять утра у него заседание комитета в Рейберн-Билдинг, – просветил меня Карл, – Насчет восстановления лесов. Речь пойдет о секвойях. Я собирался послушать, так что завтра заеду за ним и доставлю на заседание в целости и сохранности.

Некоторым нравится тереться у коридоров власти. Карл терся у конгресса. В Штатах он прожил меньше года, но уже мог перечислить по памяти фамилии ста сенаторов и четырехсот тридцати пяти конгрессменов в алфавитном порядке. Он знал, как они голосовали по любому вопросу. Знал, где и когда и по какому поводу заседают те или иные комитеты и будут ли слушания открытыми или закрытыми. Мог сказать, в какой стадии находится любой законопроект, как в сенате, так и в палате представителей, и с вероятностью от девяноста до девяноста пяти процентов определял его шансы на прохождение через конгресс. Он работал и в моем салуне в Бонне, но бундестаг не вызывал у него ни малейшего интереса. Конгресс же притягивал Карла, как магнит – железную стружку.

– Главное, чтобы он попал домой. Мне представляется, что он вот-вот свалится со стула, – конгрессмен уже уткнулся носом в бокал.

Карл оценивающе глянул на конгрессмена.

– Он примет еще пару стопок, а потом я сварю ему кофе. Не волнуйтесь, ночевать он будет дома, а не в канаве.

Я оставил его за старшего, попрощался с несколькими завсегдатаями и двумя официантами, вышел из бара, а попав на Коннектикут-авеню, повернул направо, к отелю «Мэйфлауэр». У отеля поймал такси, сел за заднее сиденье и назвал водителю адрес. Тот повернулся ко мне.

– Я не поеду туда ночью.

– Об этом вам лучше говорить не мне, а муниципальному инспектору, который ведает вашей братией.

– Моя жизнь стоит дороже восьмидесяти центов.

– Я готов заплатить целый доллар.

По пути к Фэамонт-стрит меня практически убедили, что следующим президентом должен стать Джордж Уоллес. Наконец такси остановилось у нужного мне дома, относительно нового, если сравнивать с соседними, построенными никак не меньше пятидесяти лет тому назад. Я расплатился с водителем и сказал, что ждать меня не надо. Он кивнул, быстро заблокировал двери и рванул с места. Я же зашел в подъезд, поднялся по лестнице, нажал кнопку звонка указанной мне квартиры. Дверь открыл Хардман.