Желтый саквояж
Шрифт:
– Нагадую [237] . По сигналу первая боевая группа атакует с севера. Вторая – с северо-востока. Третья штурмует станцию. Главная задача: захватить грузовики, чтобы вывезти с немецких складов продовольствие и боеприпасы. Зерно и скот раздать мешканцям [238] .
– Легковики [239] брать? – уточнил один из командиров.
– Ни, не треба, – твёрдо ответил атаман. Однако немного подумав, добавил: – Разве что всюдыхид [240]
237
Напоминаю.
238
Местным жителям.
239
Легковые машины.
240
Вездеход.
Ожидая ещё вопросов, атаман помолчал, но больше никто ничего не спрашивал, и тогда Довбня, став смирно, выкрикнул:
– Друзья! Вперед! За нашу неньку [241] Украину! За наших сестер и братив! Смерть оккупантам!
– На погибель! – Громко враз ответили командиры, и строй распался.
Каждый заспешил к своему подразделению, а Довбня, посмотрев на часы, приказал адъютанту:
– Семене, сигнал дать ровно в 2.30, – и быстрым шагом пошёл на наблюдательный пункт.
241
Матушку.
Адъютант был точен, и в указанное время над лесом поднялись три ракеты, две белых и одна красная. И не успели они ещё с шипением упасть на землю, как вокруг станции со всех сторон загремели выстрелы. Были слышны пулемётные очереди, а потом там зачастили взрывы. Это начала обстрел партизанская миномётная батарея.
Крепко прижимая окуляры бинокля к глазам, атаман пытался разглядеть, что происходит на станции. Сначала выстрелы звучали вроде бы с одной стороны, потом с другой, но одно стало ясно сразу – сильного противодействия там нет. А когда стрельба заметно стихла, над водокачкой вверх взлетели две красные ракеты. Это был сигнал, что станция взята. Довбня облегчённо вздохнул и приказал подать лошадей.
В это время адъютант Семён уже распоряжался на станции. Стрельба отдалилась, вблизи раздавались только отдельные выстрелы, рыскавшие по путям партизаны обнаружили целый эшелон с боеприпасами, и сотник немедленно отдал приказ подать его на разгрузку.
Ошеломлённые внезапным налётом немцы большого сопротивления не оказали. Малочисленная охрана станции частью попряталась, частью сдалась, и сейчас разгорячённые боем партизаны заталкивали пленных в ворота пакгауза, а прямо на перроне валялись два убитых эсесовца.
Нарастающий шум подъезжающих машин заставил Семёна глянуть на дорогу. Рыча мотором, первый «опель-блиц» уже поворачивал к воинской рампе, а на подножке грузовика стоял чотовый [242] и показывал шофёру, куда ехать. Увидев сотника, чотовый спрыгнул на землю и подбежал к Семёну.
– Докладаю слушно! Автоколонна захвачена!
– Добре, – Семён кивнул чотовому, но тут его отвлёк неизвестно откуда взявшийся местный полицай с белой повязкой на рукаве.
Пометавшись по перрону, полицай чуть не натолкнулся на Семёна и, едва переведя дух, доложил:
242
Взводный.
– Пане сотник, мени наказано показать вам склад!
Выждав паузу, Семён оглядел посыльного и повернулся к чотовому.
– Бери своих, и к складу. Он поведёт, – Семён показал на полицейского.
– Выконую слушно! – выпалил чотовый и, забрав полицая, побежал к рампе.
И тут на перроне появился атаман Довбня, прискакавший в сопровождении конвоя прямо сюда. Семён хотел было доложить всё по форме, но атаман только махнул рукой и спросил главное:
– Связь с группами есть?
– Так, линия тут, – и Семён показал на боковые двери вокзала.
Начальник станции, захваченный прямо в своём кабинете, так и не поняв, что происходит, дрожал как осиновый лист. Видимо, он был настолько растерян, что, едва увидев входящего в кабинет Довбню, кинулся к нему.
– Пожалуйста, скажите, кто вы? Я ещё не видел солдат с такими круглыми кокардами на шапках…
– Мы войско Бульбы, надо знать нашу форму, – весело ответил Довбня и приказал: – Убрать этого!
Вконец сбитого с толку начальника вытолкали взашей из кабинета, а Довбня уселся в его кресло и взял трубку только что поставленного на стол полевого телефона. Какое-то время он напряжённо слушал, а потом повернулся к пришедшему следом за ним Семёну:
– Немцы полк мадьяр подтягивают. Видать, своих частей близко нет.
– Ничего, успеем, – весело отозвался сотник. – Машины уже грузят…
В кабинете начальника Довбня пробыл ещё часа полтора, каждые десять минут выслушивая доклад по телефону, а когда линию связи сняли и атаман вышел, то, к его удивлению, у дверей были не лошади, а вездеход. Широко улыбающийся Семён открыл дверцу автомобиля и пригласил:
– Прошу сидаты! Мы уходим.
Довбня одобрительно улыбнулся и сел в «кюббельваген». Ждавший только этого шофер нажал стартёр, мотор заработал, и они поехали. Вездеход проскочил переезд, набрал скорость и, догоняя ушедшую вперёд колонну грузовиков, помчался по дороге…
Временный лагерь москвичей-десантников просыпался рано. Кухонный наряд гасил огонь под котлами, от которых шёл запах свежеприготовленного кулеша, а комендант, делая утренний обход, проверял заставы, перекрывавшие подходы к лагерю, и следил, нет ли где чего, что могло бы обнаружить стоянку. Впрочем, особой формы шалаши-чумы стояли под деревьями и так хорошо сливались с общим фоном леса, что появлявшийся время от времени в воздухе немецкий самолёт «физилер-шторьх» ничего разглядеть не мог.
Штабной шалаш, стоявший в самом центре лагеря, несколько отличался от прочих. Он был просторнее, середину его занимал стол, а главное, стены изнутри обтянули парашютным шёлком, и теперь было достаточно только откинуть полог входа, чтобы в шалаше стало светло.
Командир отряда был в штабе с самого рассвета, чуть позже туда пришёл и его заместитель, темноволосый, начинающий слегка полнеть майор, у которого из-под полурасстёгнутого воротника защитного комбинезона рубиново поблёскивали две «шпалы».