Желтый свитер Пикассо
Шрифт:
– Ну, знаете ли… – Зотова набросила халат и, негодуя, ворвалась в кухню. Варламов деловито выгружал из пакета на стол продукты. Чарующие запахи деликатесов и свежего хлеба расползлись по помещению.
– Да, я хам, но что поделаешь, голубушка, вам придется с этим смириться, – пропел Варламов и поставил чайник на огонь.
– Подкупить меня хотите? – тревожно глядя на ароматную ветчину и черную икорку, спросила Зотова и сглотнула слюну.
– Просто покушать хочу. Я не наелся, – нагло заявил Иван Аркадьевич.
– На ночь есть вредно, – буркнула Елена Петровна.
– Вот и не ешьте. А я, с вашего позволения, перекушу. На нервной почве зверский аппетит разыгрался. Вы ложитесь, душа моя, за меня
– Я постелю вам на диване, но завтра извольте переехать в гостиницу, – смилостивилась Елена Петровна и, окинув режиссера презрительным взглядом, гордо удалилась.
А с кухни тянулись чарующие запахи деликатесов и свежего хлеба. Хотелось, очень хотелось взять табуретку и стукнуть Варламова по голове! Елена Петровна пошарила под кроватью, нашла старую двухкилограммовую гантель, смахнула с нее пыль и паутину и бережно положила под подушку. На всякий случай. Вдруг всемирно известный режиссер удумает покуситься на ее честь? Старый, но кто знает, что в голове у этих режиссеров… Впрочем, не такой уж и старый, подумала Зотова и нежно погладила лежащую под подушкой гантель.
Елена Петровна открыла глаза. В комнату заглядывало уютное раннее солнце. Рядом с кроватью стоял Иван Аркадьевич с подносом.
– Пора вставать. Я приготовил вам завтрак, душа моя, – игриво улыбнулся он, поставил поднос на тумбочку и вышел. Зотова села… И долго смотрела на поднос круглыми глазами, пытаясь осмыслить, что же произошло. Завтрак включал в себя черный кофе, порезанные фрукты, изящно разложенные на тарелочке, сок апельсиновый и бутерброды с черной икрой в количестве четырех штук.
Есть почему-то не хотелось. И кофе не хотелось тоже. Хотелось срочно похудеть килограммов на тридцать, сделать маникюр и новую стрижку, такую живенькую, «барашком». Купить пару новых кофточек, нарядных, грудь-то у нее – вполне! Елена Петровна привстала на кровати, вытянула шею и посмотрела на себя в зеркало-трюмо.
«Лучше паранджу купи, старая курица», – пришла к выводу Елена Петровна и ухватилась за бутерброд.
Варламов пил кофе на кухне. Выглядел он бодрым и свежим. Приятно пахло дорогим одеколоном и кремом для бритья. Елена Петровна грохнула поднос в раковину вместе с чашкой и пустыми тарелками и села на табуретку напротив.
– Спасибо за завтрак. Можем ехать. В клинику я позвонила, нас ждут, – сухо сказала она.
– Причесываться, значит, не будете, – невинно приподнял бровки режиссер, – что же, тогда едем, – улыбнулся он и проследовал к выходу.
«Да что он себе позволяет! Ишь, понимаешь! Ишь», – возмутилась Елена Петровна, пригладила волосы и проорала:
– Варламов, вы забыли свой чемодан!
Внизу их ждала машина с шофером, новенький «Вольво» цвета металлик – как выяснилось, Иван Аркадьевич нанял водителя на весь день. «Транжира», – подумала Зотова, плюхнулась на мягкое кожаное сиденье и удовлетворенно крякнула.
Дежурный доктор психиатрической больницы, где находился на излечении Клим Щедрин, встретил их у двери в свой кабинет с распростертыми объятиями.
– Рад Герман Петрович, – пожал он руку Варламову.
– Иван Аркадьевич Варламов. Я тоже рад, – дружелюбно улыбнулся режиссер.
– Да, да, – сказал доктор, протянул руку Зотовой и представился: – Герман Петрович Рад.
– Очень приятно, майор Зотова. – Елена Петровна пожала доктору руку и продемонстрировала свое служебное удостоверение, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Варламов резко отвернулся, с увлечением разглядывая что-то на голой стене.
– Чем могу служить? – Доктор проводил их в кабинет. – Присаживайтесь, будьте как дома, – мило улыбнулся он. Прошел к своему креслу и задумчиво
– Мы по поводу одного вашего пациента, Клима Щедрина, – сразу перешла к делу Зотова.
– А что такое? – очнулся психиатр.
– Во-первых, почему нас к нему не пустили? Во-вторых, мы хотим, чтобы вы его выписали, – потребовал Варламов.
– Совершенно это невозможно, товарищ Варламов, – категорическим тоном заявил доктор и посмотрел на Ивана Аркадьевича долгим внимательным взглядом.
– Что невозможно? – опешила Елена Петровна. – Он доставлен к вам по подозрению на белую горячку – так? Так вот, есть все основания считать, что его невеста все подстроила и оклеветала невинного человека, сообщив врачу «Скорой психиатрической помощи» ложные симптомы этого заболевания.
– Что вы говорите? Неужели? – шепотом сказал Герман Петрович.
– Да, – тоже шепотом откликнулась Зотова.
– Как любопытно! И вы, глубокоуважаемая Елена Петровна, полагаете, что мы настолько некомпетентны, что приняли на лечение психически здорового пациента? – Доктор вытаращил глаза на Зотову, желваки на его скулах заиграли от негодования.
– Психически здоровых людей не бывает, у всех сейчас отклонения, – вмешался Иван Аркадьевич, чтобы сгладить ситуацию. – А учитывая, что Клима Щедрина упрятала сюда невеста, у него мог произойти нервный срыв. Поди буйствовал? Доказывал всем, что здоров? Было такое, доктор? Клим Щедрин – не алкоголик. Это недоразумение. Давайте уладим все как можно быстрее и простимся.
– Врачебная тайна не позволяет мне назвать вам диагноз, – замялся доктор. – Но так как вы из правоохранительных органов… Так и быть. Не скрою, отчасти вы правы: как выяснилось в процессе обследования, у Клима Щедрина – не алкогольный бред, но… – Доктор вытащил палец из обивки и торжественно поднял его к потолку. – Но у Клима Щедрина – маниакальный психоз с ярко выраженными симптомами шизофрении! Раздвоение личности, бессвязная речь, затуманенное сознание, галлюцинации, мания преследования и, как следствие, агрессивное поведение. – Доктор сел в кресло, откинув подол халата, хлопнул ладонями по столу и сурово взглянул на посетителей. – Как выяснилось, подобное состояние спровоцировано падением с лестницы и сильным ушибом головы. Клим Щедрин опасен для окружающих, он нуждается во временной изоляции от общества и серьезном лечении. О выписке даже речи быть не может!
Зотова и Варламов переглянулись.
– Раздвоение личности? Какое еще раздвоение? – робко переспросила Елена Петровна.
– Клим Щедрин полагает, что он – всемирно известный живописец Пикассо! Он постоянно об этом твердит.
– Позвольте уточнить, голубчик, а мания преследования у пациента в чем выражается? – спросил Иван Аркадьевич, суетливо достал носовой платок, промокнул глаза и шумно высморкался.
– Пациенту кажется, что его преследуют живописцы из Творческого союза художников России. Случай уникальный по своей сути! Впервые такое в моей практике, и я хочу его всесторонне изучить. Причинно-следственные связи пока не прослеживаются. Почему, к примеру, испанского живописца беспокоят именно российские художники, а не какие-нибудь там другие? – Доктор подался вперед, беспокойно вглядываясь в лица посетителей, словно ища в них ответ. Варламов снова шумно высморкался и промокнул платком глаза. Зотова покраснела, как помидор, и зачем-то похлопала Ивана Аркадьевича по спине. Герман Петрович тем временем вернулся в исходную позицию, и лицо его стало довольным. – Тут намедни привезли одного пациента, как раз художника с манией преследования, вроде даже он из этого самого общества. Я решил эксперимент провести, сейчас состояние новенького стабилизирую и помещу его в одну палату с Щедриным. Клин, как говорится, клином вышибается.