Желтый жук
Шрифт:
— Вот и Сол все про золото, — думал Хмырь. — Бормочет себе что-то под нос, снухра все это, снуть… — А елда у него была все-таки хороша…
— Без стекла, — подумал Бумба. — Я и так их хорошо видел из-за портьеры, шторы… — Он вспомнил, как из-за шелковой пурпурной портеры, шторы смотрел на них, сжимая в кулаке свою фуфру…
— Ну и народец же! — думал Кидд. — Нет, бы каждому на свой манер бредить, а ведь бредят все — одинаково.
Он вспомнил тех русских, с которыми впервые столкнулся в северных морях. Мужчины, от мала до велика, носили на поясе кожаные мешочки с какими-то сушеными грибами, время от времени кидали горстку-другую в свои беззубые рты, а потом тянули одну большую песню на унылый манер… Правда, те русские, которые лечили его в поселке на берегу Печоры, были все какие-то морщинистые и узкоглазые, но, рассуждал Кидд, русские вообще, нация темная, и много среди них разных чудных пород.
— А что, Бумба, — кивнул он циркачу, который играючи нес свою долю сундука, мерно помахивая свободной рукой, бормоча, — Ты, небось, хорошо по деревьям лазить умеешь, да?
— Да совсем не умею, сэр. Ни разу и не лазил.
— Что же ты в цирке-то делал?
— Боролся.
— С кем — с людьми?
— Иногда с медведями. Один гастроль — со львом, пока тот не околел.
— Ну, и болван же ты, однако…
— Верно, болван, — весело подтвердил Бумба, но что-то насторожило Кидда в его голосе. Он задумчиво посмотрел вдаль, где среди вековых дубов возвышался еще более древний, тысячелетний желтый тополь.
— Ты с компасом, с буссолью, со стеклом — работал когда?
— Нет, сэр, не доводилось.
— А в цирке как же? Небось, там, из-за шторы за дамами подглядывал в хорошее стеклышко?
— Не было там стекол. Первое стекло я только в море увидел. И хуфру…
— Понятно, — сказал Кидд, дружески хлопнув Бумбу по лоснившемуся трицепсу плеча.
— Да, хуфру… Выиграет именно тот, кто нанесет самый первый удар, — подумал Бумба, свободной рукой незаметно нащупав под платьем нож.
— Забрызгал, дьявол, забрызгал всего с ног до головы! — Кидд принялся вытирать руки об камзол, потом глянул на свои испачканные пальцы, плюнул, пнул Бумбу ногой:
— Это сколько ж в тебе крови, свинья! У хорошего человека пинт десять будет, а у тебя, похоже, аж два галлона набралось. Ы-ы-ы… — протянул Кидд свое обычное, и мрачно, исподлобья набычившись, посмотрел на остальных.
Сол, Хмырь и Ван сбились в тесную кучку у ствола дерева, дрожа от страха и раскрыв рты от удивления. Было забавно смотреть на этих троих, ставших вдруг на одно лицо: большие, словно у восточных красавиц, глаза и раскрытые рты, словно просящие пищи… Кидд подумал, что следующим птенцом будет Сол, потому что гомиков нельзя было разлучать ни в коем случае: черт ее знает, эту любовь… Он дунул в дуло пистолета, затем с удовольствием понюхал черное теплое отверстие и заткнул пистолет за пояс.
— Видели? — высоким, вызывающим голосом спросил он.
Трое дружно закивали головами.
— Подумать только! — продолжал Кидд. — Собака злая. Из-за угла хотел… Правда, — Кидд внимательно осмотрел серый ствол дерева сверху вниз, — нет тут никакого угла.
Он нагнулся и вытащил нож из окровавленной руки Бумбы.
— Вот этим, — он потряс в воздухе длинным, персидской работы клинком, — он и вас бы потом проткнул. Всех до единого. Во змей-то!
Кидд размахнулся и швырнул нож в ствол, на полфута выше стоящих людей.
— Меня надо слушать, ребята. А теперь держите его. Он — ваш.
Трое медленно подошли к Бумбе и осмотрели его. Солу приглянулись желтые полусапожки на низких каблуках. Хмырь взял себе чулки и подвязки. Кафтан был испорчен пулей, но его можно было зашить, поэтому Ван взял себе кафтан. Сол как ювелир осторожно расстегнул браслеты, два серебряных, с запястий, и три золотых, с голеней. Перстень снять не удалось. Тогда Сол вытащил из коры дерева нож и срезал его. Все ценности он, естественно, отдал капитану.
— Ну-ка, Сол, дружище, помоги-ка мне, птенчик, браток, — сказал Кидд, принимая металл.
Он взял Бумбу за ногу, правую или левую, что теперь уже не имело значения, и кивком отдал распоряжение Солу. Вдвоем они потащили тяжелого борца по траве, прочь на край поляны и, когда достаточно удалились от остальных, капитан прошептал, тихо, но весомо:
— Я знаю, сынок, почему ты тогда сбежать хотел.
Сол посмотрел на окровавленного Бумбу и почувствовал, как теперь, уже совсем некстати, надувается в животе дерьмо…
— Ты свое брюхо, — продолжал Кидд, — от Бумбы хотел унести. Я сразу понял, что и ты тоже его раскусил, каналью. Держись меня. В оба следи за педиками. Печенкой чую: замыслили что-то…
Сол украдкой посмотрел на товарищей. Оба были заняты осмотром только что добытых вещей: медовар изучал чулки, проверочным жестом потягивая, а юнга полоскал на ветру кафтан, просунув палец в дырку от пули. Они стояли рядом, и с двадцати ярдов казалось, будто трясут они и полощут самого Бумбу. Жуткое это было зрелище…
— Ну-с, други мои! — потирая руки, громко сказал Кидд. — Начнем, пожалуй!
Он широким шагом пересек поляну и, придерживая картуз, принялся рассматривать крону дерева. То был желтый тополь, или, по-другому, тюльпанное дерево, самое красивое из американских деревьев. У молодого дерева кора чрезвычайно гладкая, у старого — вся в буграх. Это было взрослое дерево. Забраться на него не представляло труда.
— Кто из вас, братцы, на такое вот дерево влезть сможет? Кроме меня, конечно.
— Лезть? На дерево? — переспросил Хмырь.
— На дерево, — подтвердил Кидд.
— И сундук туда?
— Насчет сундука еще подумаю, — хитро сказал Кидд. — Но сначала — на дерево.
— Кто ж на деревьях сундуки зарывает?
— Слушай, ты! — Кидд мигом вырос над Хмырем, взял его за жабо, накрутил на руку и чуть приподнял. — Если ты мне… Если еще раз… Я тебе точно голову оторву и вот этим гвоздем, — свободной рукой он достал из кармана гвоздь и постучал им Хмыря по лбу, — эту голову к желтому тополю прибью, ты понял?