Жемчуг покойницы
Шрифт:
Ведьма, даже не взглянув на егеря, взяла из его рук веревку и забормотала:
«Лизанька, кожа белая, ножки стройные. Кто ж тебя так, кто тебя, деточка? Ты одна была для отца отрадушка. Ты – его любимая кровиночка. А что теперь старику останется? Его ждет лишь могила холодная!»
Егерь перекрестился и глухо спросил: «Что это ты каркаешь, старая?»
Ведьма отбросила капюшон, и на егеря внимательно посмотрели большие зеленые глаза, принадлежавшие отнюдь не старухе. Егерь был так изумлен, что едва успел отставить ногу в сторону,
Мужчина вошел в хижину и огляделся по сторонам: убранство было убогим, если не сказать большего – создавалось впечатление, что тут давно никто не жил; печь – холодная, в углах паутина, стол треснул пополам, на полу – мусор, черепки…
Привязав бычка в прилепившемся сбоку дома сарае, вернулась хозяйка. Она села на лавку за уцелевшую половину стола, егерь же сел напротив.
«Жаль мне тебя, мил-человек. Ведь один-одинешенек остался ты на свете!» – прошептала она, отстукивая длинными ногтями по столешнице.
«Что с дочкой, где она?» – на глаза егеря навернулись едкие слезы, дурное предчувствие сдавило сердце.
«Ждет смерти неминучей. Ждет ее как избавления…» – голос ведьмы торжественно зазвенел.
Старик подскочил с места, схватил её за плечи и начал трясти:
«Говори, где моя дочь? Отвечай, кикимора болотная!»
Но чем сильнее он ее тряс, тем сильнее хохотала злая женщина. Выбившись из сил, егерь сел на лавку и опустил голову.
«Как разыщу я свою Лизаньку? Как спасу? Проси все, что хочешь! Ничего не пожалею!» – Егерь, плюхнувшись перед ведьмой на колени, стал целовать ее холодные, пахнувшие прелой травой руки…
…Я прервался и оглядел собравшихся – похоже, мой рассказ заинтересовал их: Ивлев молча разглядывал узор персидского ковра, водя по нему отполированным ногтем мизинца; Ледак, попыхивая трубкой, смотрел на меня не мигая; и даже на лице Недыбайло обычная циничная улыбка уступила место крайне заинтересованному выражению.
– Ну? – с нетерпением произнес он. – Продолжайте же, Берков. Не терпится узнать, чем закончится эта ваша сказка!
– Но, господа, – пожалуй, несколько самодовольно произнес я, наслаждаясь всеобщим вниманием, – мы подходим к самому интересному в этой истории, и можете поверить мне, что не лишенная вымысла, она имеет под собой основу отнюдь не вымышленную.
– Полноте, не смешите! – вмешался Ледак. – Неужели в наш просвещенный век найдутся такие, кто верит в избушку на курьих ножках?! А, впрочем… впрочем, все бабы – ведьмы. И это чистая правда, господа.
– Итак… – я отпил из своего бокала ливадийского хереса, и он освежил мою память и смазал горло самым приятным образом. – Ведьма сказала егерю, что все, что она может сделать, это дать ему возможность в последний раз увидеть дочь – ибо спасти девушку уже невозможно.
Отчаявшись, егерь было сжал в руке охотничий кинжал, чтобы вспороть мерзавке брюхо, но ведьма, распахнув свои лохмотья, сама подставила обнаженную грудь под лезвие и прошипела:
«Убей! Давай!.. А я-то хотела сделать тебе милость, глупый человек…»
Егерь убрал кинжал в ножны и, не выдержав, разрыдался. Ведьма взяла с него обещание, что ни при каких обстоятельствах он не должен будет упоминать ее имя. Никогда. И он дал слово.
Под покровом ночи она повела его на старое кладбище. Там, заваленный прошлогодней листвой, был вход в подземелье, глинистые стены которого вскоре сменились стенами известняка. Остановившись в одной из пещер, ведьма натерла кожу лесника снадобьем, имевшим резкий неприятный запах, и заставила выпить из своей фляги настой, от которого в глазах у старика все раздвоилось и ему показалось, что он оторвался от земли и повис над подземным озером, вместе с испарениями, исходящими от безмятежной глади воды.
«Потерпи… осталось недолго», – донесся до его сознания далекий голос, и он поплыл за ним, минуя длинные сырые коридоры.
Он увидел свою Лизаньку посреди небольшой комнаты – девушка была бледна и лежала на низкой кровати, заправленной шелковым покрывалом. Егерь поспешил к дочери и сжал ее прохладную ладонь в своей. Лицо несчастной дернулось, она не сразу, но открыла глаза…
«Отец… – прошептала она чуть слышно. – Об одном жалею, что никогда не говорила, как сильно люблю тебя.… И теперь уже не скажу… Я умираю».
«Лиза! Лизанька! Ты не умрешь! Я здесь… я спасу тебя! – крикнул во все легкие егерь, но девушка, похоже, не видела его – она смотрела в потолок. – Лиза! Слышишь ли меня? Я тоже люблю тебя, доченька… Я вытащу тебя отсюда!»
Он подошел и попытался поднять ее, но у него не было сил даже на то, чтобы откинуть тончайший батистовый платок, которым было накрыто ее исхудавшее тело…
От стены, точно привидение, отделилась ведьма и прошептала егерю на ухо:
«Нам пора! Он возвращается. Если нас заметят, мы пропали!»
«Иди в ад, чертова кукла!» – рявкнул на нее несчастный отец и опять повернулся к дочери, к ее бледному, но все еще прекрасному лицу.
«Как странно… батюшка… мне кажется, что ты слышишь… Прости свою неразумную, глупую дочь! Я хотела бежать… но люблю его больше жизни…» – тихо произнесла Елизавета и закрыла глаза.
Егерь едва успел ее поцеловать, как почувствовал хлесткие удары – это ведьма била его по щекам.
«Очнись же, дубина! – зло сверкала она зелеными очами. – Еще бы чуть-чуть – и пропали бы ни за что! Расчувствовался, распустил сопли! Слышал, что сказала твоя дочь? Она любит его!»
«Кого?» – переспросил егерь, глядя перед собой в одну точку.
«Его! Своего убийцу и мучителя, – устало выдохнула ведьма. – Ладно, пора возвращаться… Я выведу тебя к реке. А ты смотри – помни свое обещание…»
За окном раздался грохот, словно разорвалась бочка с порохом, и вся компания вздрогнула. Дождик, моросящий за окном, превратился в ливень – то и дело сверкали молнии, отбрасывая решетчатые блики на персидский ковер. Внезапно мне стало жутко и тоскливо – виною, несомненно, была непогода. Я снял со стены лютню и стал наигрывать забытый мотив, ожидая доказательств того, что рассказ заинтересовал моих гостей. Первым не выдержал Ледак.