Жемчужина Авиньона

Кейн Элейн

Хью не поверил своим ушам — все это было слишком необычно. Он знал, что де Трай славится своей экстравагантностью, и слышал, что дети его образованны, но учить детей латыни?! Это выходило за границы его понимания, ведь изучение латыни — удел избранных, тех, кто собирается посвятить себя Господу, иначе как же защитить Писание от прикосновений к нему грязных крестьянских рук? Во всяком случае, так говорила Адель. Теренс изучал латынь, потому что он был третьим сыном у своего отца и должен был стать священником после возвращения из Иерусалима.

Он отправился вместе

с Хью, чтобы завоевать расположение епископа, считавшего, что Теренс слишком мало думает о Боге, а больше привержен земным делам. Что касается старшего, Жиля, то тот был обучен грамоте ровно настолько, чтобы быть в состоянии управлять герцогством. Неужели Бернар де Трай действительно считает, что все его дети должны быть образованны?

От долгого сидения в холодной воде Хью покрылся гусиной кожей и решил, что пора вылезать из ванны. Катарина поспешила подать ему полотенце, и, потянулась за ним, Хью увидел у нее на плече красивую брошь.

— У тебя очень красивое украшение, — заметил он, кивая на брошку.

Катарина слегка коснулась вещицы пальцами:

— Это моя любимая, спасибо.

— Подарок поклонника?

Девочка вспыхнула.

— Что вы, милорд. Откуда в Авиньоне могут взяться поклонники? Кроме того, я вовсе не хороша собой.

— Что ты такое говоришь? — взглянул на нее Хью в притворном удивлении. — Возможно, ты еще слишком молода, чтобы понимать это, но я полагаю, Катарина де Трай, что поклонников у тебя будет немало. — Сказав это, Хью сам удивился своим словам — девочка была далеко не уродлива, однако не было в ней и той цветущей, яркой красоты, которой менестрели поют свои хвалебные гимны. Девушки из песен были все без исключения блондинками со стыдливо опущенным взглядом и изогнутыми, как натянутый лук, губами; в этой же девочке не было ничего подобного, и все же что-то подсказывало Хью, что пройдет совсем немного времени, и ее своеобразная красота в соединении с живостью ума сделают ее совершенно неотразимой.

Катарина ничего не ответила, отвернувшись, пока он натягивал фиолетовые штаны, плотно облегавшие его мускулистые ноги, и шерстяную тунику, отороченную дорогим белым беличьим мехом. Застегивая на талии тяжелый золотой пояс, он спросил опять:

— Так откуда же у тебя эта брошь? Она весьма необычна, и ты сказала, что тебе она дорога.

Катарина обернулась, смущенная его комплиментами:

— Эту брошку подарили мне родители на десятилетие.

— А поближе можно на нее взглянуть?

Она кивнула, подойдя к очагу, чтобы он мог рассмотреть брошь при свете. Хью наклонился к ней, и его теплое дыхание коснулось плеч Катарины, заставив ее сердечко лихорадочно забиться. Почувствовав смущение, она отступила на шаг.

— Постойте, я сниму ее, — сказала она. — Так вам будет удобнее рассматривать.

Быстро отстегнув брошку, она протянула ее Хью. Взяв ее в руки, Хью сразу увидел, что это была великолепная вещь, стоившая немалых денег. В центре был огромный необработанный сапфир, который сам по себе представлял целое состояние. Камень был заключен в богатую овальную оправу, украшенную жемчугом,

аквамаринами и аметистами.

— Она великолепна, — сказал он, возвращая брошь.

— Самое замечательное спрятано от взоров, — объяснила Катарина, поворачивая брошь обратной стороной. На оправе была выгравирована какая-то надпись.

— Очень мило.

— Мне нравится, что это написано по-французски, а не на латыни.

— Да?

Катарина склонила голову набок и посмотрела на него.

— Вам нравятся слова, которые написаны здесь?

Хью взглянул на нее и тут же отвел глаза, глядя на пламя, весело играющее в очаге.

— Я не знаю, что здесь написано.

— Мой господин, вы не умеете читать?!

Он сжал зубы и повернулся к девочке, которая вдруг показалась ему гораздо старше своих двенадцати лет:

— Моего старшего брата, Жиля, научили читать, потому что он должен стать герцогом. Теренс изучал латынь, потому что он будет священником. Я — средний сын, поэтому мне было предначертано стать рыцарем. Не было нужды учить меня чему-либо, кроме военного искусства.

— Любой знает, как велика польза от умения читать и считать, даже последний крестьянин. Я помогала учить своих младших братьев и сестер, я могу научить и вас.

В комнате повисла мертвая тишина. Кровь гулко застучала у Хью в висках. В течение всей своей жизни он чувствовал себя ниже братьев только потому, что был единственным из них не обученным грамоте. Жиль знал меньше Теренса, однако он умел читать и понимал что-то в книгах, которые хранились у его слуги.

Хью не умел читать совсем.

В отцовском доме он тщетно проводил часы за редкими старинными книгами, принадлежащими Теренсу, или разглядывал древние пергаменты из домовой церкви, но не мог понять в них ни единого слова, буквы или цифры. После этих занятий он всегда чувствовал себя не способным к учению тупицей. Приходилось смиряться с тем, что его главное достоинство — физическая мощь и владение военным искусством, благодаря которым он может сражаться или защитить кого-либо, — совершенно бесполезно ему самому.

— Я взрослый человек, — сказал он. — Мы с братом пробудем в Авиньоне всего несколько дней. Чему же я смогу научиться за это время?

— Сами увидите, милорд. Никто не узнает, что я обучаю вас. Мы будем встречаться каждый день до самого вашего отъезда, и вы успеете кое-чему научиться. Увидите — это интересно.

Хью кивнул:

— Можно попробовать.

Катарина просияла:

— Тогда давайте начнем вот с чего, — кивнула она на брошь, которую Хью по-прежнему держал в руке.

— А что здесь написано?

— Vous estes ma ioy mondeine, — медленно прочла Катарина и выжидательно посмотрела на Хью.

Тот внимательно посмотрел ей в лицо и медленно повторил:

— Ты — моя земная радость.

Девочка кивнула.

— Завтра я принесу пергамент и перо, так что мы сможем начать переписывать буквы. Начинать лучше всего именно с этого. Ну, а теперь, если вы больше не нуждаетесь в моих услугах, я пойду, переоденусь к ужину.

— Спасибо, Катарина.