Жемчужина гарема
Шрифт:
— Диана, — наконец сказала я. — Сегодня после ужина я скажусь усталой. К этому моменту найди, пожалуйста, Тори Анбера, и скажи, что я буду ждать его в дальнем углу внутреннего сада. Он знает это место. Просто найди и передай. И никому не говори об этой встрече.
— Хорошо, мирри, — ответила Диана.
Да, я верю, что Ролар вернется за мной! Верю, что поможет! Но нужно убедить Тори не трогать герцога, объяснить, что покушение будет безрезультатным, а если увенчается успехом, то смерть герцога магическим образом сведет в могилу и меня. Что это ловушка
И обсудить возможности побега. Пока что побег — даже с условием непонятной связи через кровь, которую герцог хочет установить между нами, — казался единственным шансом, если Ролар...
Если Ролар не успеет. Я сглотнула.
Или, если с Роларом... что-то случилось.
При этой мысли сердце громко забилось. Вот этой боли я уже не переживу. Можно терпеть ужасного герцога, можно бороться за себя, пока знаешь, что Ролар есть где-то. Летит в небе, расправив крылья, и помнит обо мне! Но если вдруг его не будет на свете... Мне останется только умереть.
Я опять тряхнула головой, чтобы отогнать эти мысли. Бороться нужно до конца. И не думать самого страшного, чтобы не потерять способность действовать.
Гнев, страх, сомнения улеглись внутри, я словно проснулась. Что ж...
Ловушка со всех сторон. Герцог предусмотрел все. Он загнал меня в ловушку, из которой нет выхода.
Но герцог не учел одного. Что я истинная пара дракона.
Я подошла к раскрытому окну, взглянула в небо. Где-то там летит он, мой любимый. Свободный, сильный. Я обязательно дождусь его! Я смогу. А вся слабость, вся растерянность потом. Потом, когда у меня будет опора — его сильное смуглое плечо с шелковистой кожей, к которому я смогу прижаться. И ощутить, как он бережно обнимает меня, свою единственную, свою истинную...
И я не выдержала. Так иногда думаешь о счастье, возможном в будущем, и сердце разрывается, не в силах дождаться его.
Упала на кровать и разрыдалась. Напряжение, что держало меня с тех пор, как приехал герцог, требовало выхода. Я не могла не плакать.
Хорошо, что никто не видит моих слез. Потому что теперь доверить себя и свое отчаяние я могла только Ролару.
Ближе к обеду меня вызвал отец. Он сидел в кресле и задумчиво, грустно смотрел на меня.
— Как ты, Аленор? — тихо спросил он.
— Лучше, чем могло бы быть, — ответила я. — А вы, отец?
— Я? — усмехнулся он. — Я в отчаянии... Я даже не смог сделать тебе последний подарок — эти две недели свободы.
— Вы не виноваты, что герцог приехал досрочно. Никто не мог предсказать этого.
Отец внимательно посмотрел на меня.
— Ты не проклинаешь меня? Не мечешься по комнате со слезами и словами упрека... Я вырастил сильную дочь. Может быть, ты окажешься не по зубам этому колдуну?
— Вы знаете, что герцог хочет, чтобы подпись на брачном договоре была поставлена кровью?
— Знаю, он сказал мне. И мы не можем не согласиться, — сквозь зубы ответил он. Вдруг он подался вперед. — Аленор, скажи! Я могу чем-нибудь помочь тебе?! Хоть чем-нибудь?!
— Что вы можете, отец?! — вырвалось у меня. — Вы в этой ловушке дольше меня!
— Поверь, Аленор! Я делал все возможное! Я пытался убить его! Я пытался договориться с ним! Но он всегда, ты понимаешь, всегда переигрывал! Что я могу?! Да ничего! — он вскочил с горящими глазами, тяжело дыша, и я испугалась, как бы ему не стало плохо. Хоть выглядел мой отец почти таким же сильным и подтянутым, как герцог.
— Что я могу, Аленор! — повторил он. — Только пустить себе пулю в лоб, прежде чем ты поставишь подпись кровью!
— Сядьте, отец, — я подошла, положила руку ему на плечо, призывая вернуться в кресло. А сердце тонко заныло — я знала, его слова могут быть правдой. Он способен на это — доведенный до отчаяния, почти сломленный человек. Он метнул на меня растерянный взгляд и сел. — Ваше самоубийство не решит ничего. И я не позволю вам! Мы... Отец, я прошу вас об одном — позвольте мне и в эти дни иногда отлучаться. Ненадолго, на час-два. Это вы можете мне дать... А герцогу я сошлюсь на ваше разрешение,
— Конечно, Аленор. Это я могу... Пока еще могу.
Я обняла его за плечи, как не делала никогда в жизни, и поцеловала в щеку:
— У нас еще две недели, и вы нужны мне. И будете нужны всегда... И, отец, — я выдохнула, потому что собиралась соврать. Соврать, чтобы ему стало лучше и спокойнее. Это вранье требовало усилий, внутри меня все сопротивлялось. Но я... хотела сделать ему этот подарок. — Я не боюсь герцога. Возможно, слухи о нем преувеличены... Может быть... со временем он сможет мне даже понравиться. Не вините себя, наверное, это просто моя судьба.
Отец поднял голову и удивленно посмотрел на меня.
— Аленор, — его худая сильная рука накрыла мою ладонь на его плече. — Я не знаю, говоришь ты искренне, или чтобы успокоить меня, но... Спасибо тебе. Только помни... герцога стоит бояться. И в этом нет ничего постыдного.
— Вы прекрасно играете, мирри Аленор, — сказал герцог, когда я встала из-за фортепиано. — И я должен отметить великолепный выбор произведений для исполнения.
— Благодарю, мирроу герцог, — я изобразила улыбку и обвела взглядом герцога и отца, задумчиво сидящего в кресле. Не удержалась и добавила: — Не ожидала, что вы любите музыку.
— Да? — герцог удивленно и чуть ехидно поднял брови. — Наверное, это необычно для воина, привыкшего к свисту пуль и лязгу железа. Но да, я люблю музыку. Как и все красивое и изящное.
Беседа плавно перетекла к современной моде в музыкальной среде. Герцог умел спокойно, вкрадчиво рассказывать, и я должна была признать, что он может быть хорошим собеседником.
Ни на мгновение он не терял своей жесткости, а усмешка появлялась на его губах чаще, чем улыбка. Но умел вести беседу интересно, так, что собеседник расслаблялся, слушал и вовлекался в обсуждаемую тему. Я сопротивлялась этому, но безрезультатно. Не сидеть же молча, строя из себя оскорбленную невинность?