Жемчужная река
Шрифт:
— Здесь, — сказал более высокий и толстый, показывая на хижину. — Наконец-то; я совсем выбился из сил, да и квартал на редкость вонючий.
— Да… По-видимому, ваш коллега, наблюдающий за чистотой улиц, не очень-то заботится об этом квартале, — ответил его спутник, зажимая нос. — Вы уверены, что это именно здесь?
— Разумеется, — проворчал толстяк.
И громко стукнул в дверь рукояткой сабли. Но только эхо отозвалось на стук. Он застучал еще сильнее и с отчаянием пробормотал:
— Этого еще недоставало. Кажется, Ру-Ми нет дома.
— Немного терпения, господин председатель. Кажется, кто-то идет.
Действительно, в щелях замелькал огонек. Дверь осторожно приотворилась, и, не впуская поздних посетителей, кто-то грубо спросил:
— Кто там? Чего вам надо?
— Черт возьми, — пробормотал тот, кого назвали председателем. — Вот препятствие, которого я совсем не предвидел. Я совсем не желаю кричать по всем крышам, как меня зовут.
Спутник его насмешливо пожал плечами.
— Неужто Ру-Ми не узнает собственного начальства?
— А ведь правда, — спохватился Минг. — Я, кажется, так поглупел, что ничего не соображаю.
Пользуясь темнотой, Перкинс сделал красноречивый жест, показывающий, что такое превращение весьма возможно. Минг назвал себя. Дверь моментально распахнулась — и гости перешагнули порог.
Хозяин ввел их в тесную, нищенски обставленную конуру, воздух которой был пропитан дымом.
Гости оглянулись. Меблировка состояла из длинного черного сундука, сделанного из гроба, куда хозяин прятал свои лохмотья, и грязных, заваленных тряпками нар, возле которых еще дымилась трубка опиума.
Увидев такое доказательство нарушения приказа против курения опиума, Минг почувствовал прилив служебного рвения. Он резко распек бы попавшегося подчиненного, а может быть, арестовал бы его, если бы контрабандист не сказал ему по-английски:
— Надеюсь, вы не собираетесь составить протокол?
— А почему бы не составить?
— Да хотя бы потому, что, может быть, именно я продал ему этот опиум, пропущенный вами через таможню.
— А ведь правда, — спохватился бывший начальник форта Бокка-Тигрис. — Впрочем, нам сейчас не до этого.
И, повернувшись к Ру-Ми, почтительно стоявшему на коленях в ожидании, когда высокий гость соблаговолит заговорить, мандарин спросил:
— Ты, кажется, назначен казнить пиратов в Гонконге?
— Да, господин, — ответил он, поднимая голову. — Послезавтра утром.
Если бы Лиу-Сиу присутствовала при этой беседе, она дрогнула бы от ужаса и отвращения, узнав хозяина хижины. Это был палач, притащивший ее на аркане в суд и пытавший во время заседания.
— Что ты должен с ними делать — повесить или обезглавить? — продолжал Минг. — Я еще не видел резолюции наместника.
— Я сегодня получил приказ, — ответил палач. — Там сказано, что по закону можно рубить голову только тем, кто убивал китайцев. А пираты грабили и убивали англичан. Поэтому их приказано повесить.
— Только англичан. Вот нелестное различие для британского флага, — пробормотал Перкинс, — но на этот раз я не протестую.
Палач говорил правду.
В Китае очень редко рубили головы. Китайцы вообще презирают человеческую жизнь, но, с другой стороны, придают огромное значение тому, чтобы тело их оставалось после смерти нераздробленным. Вот почему, пробривая темя, они непременно оставляют на макушке клок длинных волос, за который ангел смерти должен вознести их в селения блаженных. Иначе в рай попадает одна голова, а все тело умершего остается на земле, лишенное вечного блаженства.
— Ты, кажется, знаешь в лицо осужденных, — продолжал Минг, пропуская воркотню Перкинса мимо ушей.
— Да, — ответил Ру-Ми.
Вопросы мандарина все более его смущали.
— Одного из них зовут Пей-Хо. Это их бывший атаман.
— О, да. Этого я помню. Крепкий парень. Никакая пытка не заставила его говорить.
И палач с грустью вздохнул, вспоминая, как битый час пытал он пирата и не добился от него ни слова.
— Где они теперь?
— По-прежнему сидят в Гонконге. Губернатор потребовал, чтобы они оставались там до последней минуты, и их приведут на место казни под конвоем английских солдат.
— Хорошо, — перебил Минг. — Все это не важно. Я пришел купить у тебя тело Пей-Хо.
— Тело Пей-Хо? — переспросил пораженный палач.
— Ну да, тело Пей-Хо. Его труп, одним словом. А тебе-то что! Ты отдашь мне его после повешения.
Ру-Ми смотрел на мандарина с видом глубокого непонимания. Минга взорвало.
— Одним словом, назначай цену. Вот тебе кошелек. Ну что, довольно? А если мало — говори сам, сколько хочешь.
С этими словами он бросил на нары кошелек, туго набитый новыми мексиканскими пиастрами, которые особенно ценятся в Китае. Это было больше годичного жалованья палача.
Ру-Ми нерешительно молчал.
— Ну что, согласен или нет? — гневно повторил мандарин.
— Растолкуйте мне сначала, зачем вы его покупаете?
— Это тебя не касается! Нахал! Как ты смеешь меня допрашивать?
Ру-Ми съежился, как побитая собака.
— Вы знаете лучше меня, господин, что за продажу мертвого тела полагается сто бамбуковых палок.
— Черт возьми! Неужто ты принимаешь меня за колдуна или поставщика врачей? — резко ответил почтенный председатель, чувствуя, что напоминание о ста бамбуковых палках сразу испортило ему настроение. — Я не собираюсь делать ничего противозаконного, — повторил он мягче. — Соглашайся или откажись прямо. Если ты согласен — я уплачу тебе еще столько же. Если нет — я завтра же тебе припомню, что мы застали тебя за трубкой опиума.
— Хорошо, хорошо, я согласен, — испуганно сказал Ру-Ми.
— Ну так слушай и постарайся запомнить точно все, что я тебе прикажу. Ты повесишь Пей-Хо своими собственными руками и непременно последним. Постарайся его не мучить и оставь на виселице.
— Хорошо.
— Через полчаса ты начнешь снимать трупы. В это время стемнеет, публика разойдется, и ты останешься один со своими помощниками. Снимешь Пей-Хо первым. Сложив трупы на повозку, ты отвезешь их в братскую могилу, но забудешь Пей-Хо под виселицей. Вот и все, что от тебя требуется.