Жемчужница
Шрифт:
Девушка, однако, нахмурилась и прикрыла глаза, вдыхая полной грудью солёный воздух. Мана обеспокоенно коснулся её плеча.
— Что случилось? Тебе плохо?
Алана мотнула головой.
— Н-нет, просто… — она нахмурилась и снова всмотрелась в синюю даль. — Просто море волнуется…
Тики присел рядом с ней и тоже посмотрел в сторону, откуда было видно собирающуюся над морем тучу. Улыбка с его лица при этом сразу сошла, и он нахмурился.
— Это с утра. Грядет шторм, и я не знаю, смогу ли его отвести… Море будто никак не определится.
Девушка посмотрела
— Так и есть, — и закрыла глаза, зашептав на родном русалочьем языке обращенную к необъятной стихии просьбу.
Море волновалось по той причине, что волновался и злился ее отец, но сказать об этом она не могла. Не сейчас. А может быть — никогда. Кто знает, как поведут себя люди, даже и белодухие, когда узнают, что она царская дочка.
И поэтому Алана шептала — не потому что океан поймет только ее родной язык, а потому что так никто, кроме родной стихии, ее не поймет. Она шептала — просила — о том, чтобы океан, прекрасный, свободный и могучий, не раскрывал отцу тайны ее местонахождения. Потому что отец, только узнав, тут же потопит корабль со всеми его людьми — и с белодухими, которых Алане повезло встретить.
И это надо немедля предотвратить, потому что… на самом деле девушка совершенно не представляла, как же Тики сможет отвести от них шторм — что может простой человек такого, что не под силу морскому царю? Что он способен противопоставить самому океану? Разве что поднимет корабль в воздух и заставит лететь.
Море рассмеялось в ответ на ее шепот, ударившись волнами о борт корабля и закачав его из стороны в сторону, и Алана, услышав тревожные крики матросов, вновь отрастила хвост, дрожащими пальцами стаскивая покрывало и не глядя вручая его опешившему Тики.
Нужно успокоить своего господина, нужно доказать ему, что всё в порядке, что девушке ничего не грозит, пока море рядом, пока она в море.
Алана перекинулась через борт и, поймав ушами перепуганный вскрик Маны, упала в воду, чувствуя, как сила наполняет тело, как восторг и восхищение струятся по сосудам, как трепещут жабры, изголодавшиеся по морскому кислороду.
Она расхохоталась.
Раскинула руки в стороны, зажмурилась от счастья, вдохнула полной грудью и рассмеялась так громко, как вообще могла. Море завторило ей, обнимая тёплыми течениями, ласково гладя плавники и чешую, и, когда Алана выплыла на поверхность, наслаждаясь тем, как солнце греет кожу, оно успокоилось.
— О, мой господин, я буду в порядке, пока ты рядом, — шепнула она, чувствуя, волны нежно обнимают её, — а потому помоги мне, умоляю тебя.
Море забурлило, щекоча кожу, и Алана вновь оглушительно рассмеялась, ощущая, словно внутри у неё — звёздное небо разлилось, и плавно погрузилась под воду, полная эмоций и ощущений, полная счастья и желания кричать от своей радости.
Свобода-свобода-свобода!
Она наконец-то в океане! Она наконец-то плывёт! Под ней наконец-то неизмеримая глубина, а вокруг — необъятные просторы.
Алана кинула взгляд вдаль, где несколько минут назад собиралась буря, и с облегчением заметила, что теперь она направлялась в другом направлении.
—
Преодолеть смехотворное расстояние в несколько километров удалось за минуту, и Алана, ужасно счастливая и возбуждённая, крикнула:
— Не отставайте, салаги! Я отведу вас от шторма!
На палубе кто-то рассмеялся, Мана, успокоившись, осел на колени, Тики, ухмыльнувшись, направился, скорее всего, к рулю, и девушка, чувствуя себя самой свободной на всём свете, со смехом нырнула в воду.
Кажется, она покинула бухту все же именно ради этого — ради тёплого касания океана к изголодавшемуся по просторам телу.
========== Третья волна ==========
Тики не знал, что думать. Высокомерная русалка раздражала его, но он был в восторге. Наверное, все-таки потому, что она была потрясающей красоты девушкой?..
Или — потрясающей красоты рыбой.
Тики обожал рыбу. В любом виде. Особенно любил карпов, прямо сырых. В особняке его семьи, в парке, был пруд, в котором водились «для красоты» золотые карпы, и мужчина, если попадал домой, постоянно объедал этот пруд. Матушка на эту его повадку охала-ахала и хваталась за сердце, братья — старший и младший — закатывали глаза, а отец… ну, отец был тем, кто учил Тики сквернословить, так что не было ничего удивительного в том, что в итоге он на блажь сына просто махнул рукой.
А Тики только плечами пожимал в заявлял, если речь опять заходила об этом, что женится только на той девушке, которая этот злосчастный пруд объедать будет вместе с ним. Такой девушки пока не нашлось, так что он объедался и трепал нервы матери в одиночестве, но не слишком-то горевал.
Ну подумаешь, зачем ему жена, если за три месяца можно пять раз влюбиться в какую-нибудь веселую мещанку? В Империи никогда не возбранялась любовь в любом ее проявлении, и никто, как в других странах, не держался за невинность. Девушка сама могла выбрать, достоин ли мужчина провести с ней ночь, и если достоин — почему немного не осчастливить друг друга, верно?
А уж свадьба — это дело другое. На свадьбу не всякий решается. Бывает, живут люди бок о бок много лет, и все им славно — а вот поди, не венчаны. И то сказать — один умирать будет да другого за собой в свет уводить — а если одному из них еще уходить рано?
— О чем ты так усердно думаешь? — Мана щелкнул его по носу и улыбнулся, присаживаясь на лавку рядом. Они присматривали по очереди за тем, как резвится в волнах похожая на упавшую звезду русалка, и теперь была очередь брата.
Тики вот никак не мог до сих пор привыкнуть к тому, что эта белобрысая бесстыдница постоянно ходит по палубе голышом! Уже четвертый день пошел, матросы пялились как один, а он все глаза отводил. Ну срам же, срам! Женщина только мужчине своему должна себя нагишом показывать, а это…