Жемчужница
Шрифт:
Но Вайзли, за что ему огромное спасибо, никак этого не прокомментировал. Только что ухмыльнулся и смешно сморщил нос, явно в желании поиздеваться.
— Так уж она и ведьма, — протянул он легко и тут же устремил взгляд куда-то не на Лави, определенно ожидая его реакции.
Вот жук, с восхищением подумал тритон. Вредный, хитрый, продуманный… и такой красивый.
Если болезнь может делать человека красивым.
Лави задумчиво хмыкнул и развел руками (специально чуть задевая тут же снова мучительно покрасневшего друга), замечая:
— Она околдовала Тики на раз-два — вот уж не знаю,
Вайзли тут же бросил свое смущение и вскинул голову, ждуще глядя на него снизу вверх и требуя объяснений всем своим видом.
Даже ладони его коснулся — слегка-слегка.
— Может, все-таки объяснишь мне? Ты ведь много об этом знаешь, верно?
Лави прикусил губу, чувствуя, как его ласково и щекотно поглаживают по внутренней стороне ладони чуть подрагивающими пальцами, и подумал, что с такой несдержанностью слишком просто себя раскрыть. Что ему не стоило приходить сюда в таком состоянии — в таком приступе порывистости. Что Вайзли обидится и больше не будет с ним разговаривать больше никогда, если узнает, что Лави — тритон и специально молчал об этом.
Потому что пусть и будучи всего лишь полукровкой, он невероятно боялся раскрыться людям.
Потому что, манта бы всех этих людей сожрал, морской народ, который был хранителем древнейшей культуры, истребляли.
Иногда Лави был даже согласен с той идеей, которую пропагандировал Линк, — но только с идеей. Он ужасно не любил вспоминать про ледяные крепости, где царствовали дисциплина и жесточайшие правила, для распутного и лёгкого южного тритона слишком сковывающие.
— Ну я же преемник Книгочея, как-никак, — неловко отшутился Лави, надеясь, что эта отговорка заставит Вайзли ему поверить. Тот, кажется, поверил. Хотя, честно говоря, манта его знал, этого юношу, — и то, что творится в его голове. — Она была заперта в бухте долгие годы, и, в общем, сошла в итоге с ума. А Тики… — здесь парень сглотнул, желая казаться бесстрастным и не выказать своего отношения ко всему этому. Своего настоящего (и непонятного самому себе) отношения. — А Тики взял и влюбился в эту безумицу.
— Но ведь Тики же решать, кого любить и что с этим делать, — интонация у Вайзли была какая-то успокаивающе-вопросительная, как будто он утверждал, но свое утверждение осторожно так уточнял. Вот только не совсем понятно — зачем.
— Я понимаю, — Лави недовольно поджал губы. — Но Тики — он же мой друг, ты знаешь это. И он… — он же мне как старший брат, пусть я и старше на несколько сотен лет, — очень важный для меня человек. Я не хочу, чтобы он страдал из-за Аланы.
Пальцы Вайзли как-то странно дрогнули при этих его словах, и юноша изогнул губы в мучительном подобии улыбки, чуть склоняя голову набок и как будто почти сокрушенно прикрывая глаза.
— Да, конечно… — рассеянно отозвался он, разом устало стихнув и словно сдувшись — этакий лишенный дуновения ветра парус, безвольной тряпкой повисший на рее. — Кому как не мне понять, он же мой брат…
И столько смирения было в этих его словах, столько принятия, что Лави даже забеспокоился. Что, когда и где он мог сказать не так, если всего пять минут назад Вайзли очаровательно
Он был оскорблен?
Лави нахмурился, поворачивая голову и всматриваясь в его лицо. И — в горький изгиб легко улыбающихся губ. Вид у юноши был такой, как будто он задумался о чем-то несбыточном, невозможном.
Парень взволнованно приподнял бровь, порываясь прижать этого полудурка к себе — чтобы успокоить, чтобы убедить в том, что всё хорошо (хотя, понятное дело, он совершенно не понимал, в чём же, собственно, дело), — но в итоге лишь тяжело вздохнул, боясь навредить своими действиями и вогнать друга во внезапную грусть ещё глубже.
Но Лави не мог отказать себе в том, чтобы осторожно погладить Вайзли по плечу, на что тот вскинул на него непонимающий взгляд, тут же как-то горько усмехнувшись, и спустя какое-то мгновение мотнул головой, словно бы избавляясь ото всех этих не радостных мыслей.
— Но всё же, познакомь меня с ней — я должен сам увидеть, насколько всё плохо, раз ты так отзываешься об этом, — со смешком поделился юноша, отведя взгляд, и Лави прикусил щёку, чувствуя, как атмосфера, та волшебная атмосфера, окутавшая их двоих какие-то несколько минут назад, лопнула подобно водному пузырю.
И вновь была виновата эта мантова ведьма.
Ну что произошло-то, в конце концов?! Вайзли так сильно взволновался из-за нее и самого факта ее существования в жизни Тики или как это интерпретировать?! Только что они ведь… ведь…
Лави ощутил, как во рту разливается солоновато-металлический привкус, и поспешно лизнул укус, ненавидя в себе эту привычку.
— Познакомлю, — пообещал он горячо в надежде на то, что это хоть немного развеселит друга. — Честное слово! Да и долго ли — она же во дворце, а до него отсюда рукой подать!
Однако Вайзли веселее не стал — изобразил снова подобие слабой улыбки и как-то сокрушенно покачал головой. Как будто снова и снова мирился с неизбежным, и знаком этого неизбежного была Алана, в которую влюбился его старший брат.
— Это хорошо, — только и ответил юноша — и, вскинув руку, вдруг взъерошил Лави волосы. — Тогда как окажусь во дворце — познакомлюсь с ней обязательно.
Лави с трудом заставил себя не жмуриться как дворовый пес под ласковыми пальцами, перебирающими его вихры, и улыбнулся в ответ. И, не выдержав, схватил друга в охапку и крепок обнял, утыкаясь ему носом в макушку и глубоко вздыхая.
От Вайзли пахло благовониями, микстурами и плавленым оловом, и это был лучший запах на свете, потому что вдыхая его, ученик Книгочея думал, что наконец-то нашел свой дом.
— Хочешь сходим сейчас? — предложил парень тихо. — Я помогу, Вайзли, правда.
Лишь бы только не выходить отсюда с этим липким чувством чего-то неправильного, неприятного — словно сделал что-то ужасное, что-то непоправимое. И словно время — словно оно безвозвратно уходит.
Вайзли как-то странно дёрнулся в его руках, совершенно беспомощный и страшно бездейственный (будто кукла, которой обрезали нитки), и, сухо хмыкнув, кивнул, заставляя новую волну отчаянного желания (неясного, непонятного, странного) ледяным приливом окатить Лави с ног до головы.