Жемчужница
Шрифт:
— Если хочешь, можем завтра вместе к нему сходить, — предложил парень, сглаживая неловкость. — Вайзли обрадуется, хотя уже успел окрестить своих эгоистичных братьев скотами, — он весело сморщил нос, и Микк, словно отмерев, рассмеялся.
— Конечно, — согласно кивнул он. — Но пока мы не идем к Вайзли, может, присоединишься к нам? Поможешь мне учить моего малька, — здесь мужчина ухмыльнулся, и Изу, до этого как-то пугливо вжимающий голову в плечи (докатился, подумал Лави со смесью разочарования и стыда, уже даже ребенок тебя боится), удивленно распахнул
Парень на секунду задумался — и пожал плечами, подходя и присаживаясь рядом.
А почему бы, манта побери, и нет?
В таком темпе прошло два дня: он ходил к Вайзли, в присутствии которого сердце колотилось как сумасшедшее, закапывался книгами в библиотеке, оккупировал дворцовый бассейн, наслаждаясь солнечными лучами и доносящимся шумом волн, общался с Тики и обучал грамоте оказавшегося довольно милым Изу. И совсем иногда — заходил к ведьме, пока никто его не видел. Он не мог понять зачем делал это, но, опять же, к зубатке его тянуло — да и во сне она выглядела настолько безобидно, что даже и нельзя было подумать, что она и являлась той безумицей, которая топила и убивала людей и на которую устраивалась грандиозная и единственная в своём роде охота.
Лави не желал думать об этом, но постоянно возвращался мыслями к той самой охоте, о которой слышал только из уст управителей, которые подавляли, по сути, восстание. Морской народ всегда был слишком верующим — а потому было совершенно неудивительно, что они решили принести в жертву среброволосую ведьму, наплевав на то, что она была царевной и русалкой.
Лави ходил к ней в спальню и вспоминал те почти полгода, что провёл рядом со спящей Аланой — что было единственным разом, когда она была спокойной и не безумной, будучи запертой в бухте.
И спустя два дня, в один из таких бесцельных походов, русалка вдруг раскрыла глаза и счастливо потянулась, трепеща жабрами и щёлкая позвонками.
— Ну что, выспалась? — с издёвкой спросил Лави, на самом деле, слегка шокированный, что она проснулась именно сейчас. Наверное, стоило позвать Тики. Наверное, стоило вообще по-тихому сбежать отсюда, пока его не заметили.
Алана вздрогнула и перевела на него удивлённый взгляд, после чего светло улыбнулась.
— Ещё хочу, если честно. Но больше пока нельзя.
Парень хмыкнул.
— И правильно. А то твой муженек столько всего интересного про тебя не знает, — заметил он, наплевав на то, что его могут хорошенько отколотить хвостом. В конце концов, душевное здоровье Тики ему было дороже, так что стоило узнать, что у зубатки на уме, раз она позволила мужчине выпить своей крови.
Алана вскинулась так резко, словно не потягивалась только что лениво, а так и сидела, готовая напасть в любой момент. Ее бледные щеки покрылись красными пятнами, и это было так странно, что Лави на секунду даже опешил.
— О-откуда т-ты з-знаешь? — выдохнула девушка крайне смущенно, как будто даже не собираясь его колотить, а напротив — опасаясь того, что это он ее поколотит и как-то
— Про муженька? — Лави завел глаза. — Откуда надо, оттуда и знаю, глупая зубатка, так что лучше тебе сразу рассказать мне, что ты планируешь, а не юлить. Тики чуть удар не хватил, когда он увидел, что ты не просыпаешься! Какого манты ты вообще не предупреждаешь его о таких важных вещах? И ведь вроде любишь, а того и гляди в гроб загонишь! — сказал и сам удивился горячности своей тирады. И — понял, что Алана от удивления не стала особенно ревностно допытываться, откуда ему известен такой пикантный факт.
Вместо этого она опасливо сжалась, упершись спиной в изголовье, и, метнув нечитаемый взгляд (Лави отчего-то показалось, что там плескалась злость) на свой хвост, остервенело накрыла его покрывалом — парень проследил, как длинный шрам скрывается под мягкой тканью и только после этого понял, что всё это время бессовестно пялился на её увечья.
— А от этого есть какая-нибудь разница? — низким голосом проговорила Алана, сводя брови к переносице и словно бы пытаясь взглядом прожечь в Лави дырку. И если бы он не знал, что зубатка с огнём совершенно никак не дружит (даже боится), то точно бы отшатнулся, стремясь скрыться он пронзительных серых глаз.
— А то, что Тики за тебя переживает и постоянно волнуется, тебе ни о чём не говорит? — едко поинтересовался он, чувствуя, как внутри вновь разгорается этот пожар ненависти к ней. Глупая, глупая, глупая безумная идиотка, так долго пробывшая в одиночестве, что совсем разучилась общаться с людьми!
Алана гневно поджала губы, явно не желая рассказывать своих мыслей, и Лави ядовито усмехнулся, желая — просто наконец желая — понять, что же было у неё на уме.
Потому что русалка же и правда любила Тики. Но своим поведением приносила ему больше бед, чем радости.
— Так и будешь молчать и прожигать меня взглядом, ведьма? — язвительно хмыкнул он, и девушка возмущённо втянула воздух, угрожающе наклоняясь, словно готовая в любой момент кинуться на него.
— А был смысл в том, чтобы говорить ему? — на одной низкой спокойной ноте проговорила Алана, ни разу не вильнув голосом — словно и не она сейчас внушает в Лави этот первозданный трепетный страх. Тот самый страх, когда начинаешь драться с этой безумицей. С жрицей, которая без какого-либо интереса направляет на тебя свою тонкую коралловую ладонь — и бурную огромную волну, норовящую потопить под собой.
— О, вот как? — парень прикусил изнутри щеку, собирая всю свою волю в кулак, и сердито вскинул подбородок. — Тогда нет, наверное, смысла говорить, что Тики хочет твоей руки у царя просить, да? — выдал он на одном дыхании и замер, наблюдая с затаенным торжеством, как меняется взгляд русалки от одного только смысла этих слов.
— Что?.. — только и произнесла она одними губами, ошеломленно приоткрывая рот и застывая на своем месте, изумленная и недоумевающая. И — не на шутку обеспокоенная услышанным.