Жемчужница
Шрифт:
Губы Аланы дрогнули, и она осторожно погладила прильнувшего к ней мальчика по спине, тут же утыкаясь носом в его макушку — почти такую же белокурую, как у нее самой — и едва слышно всхлипывая.
— Я постараюсь, малыш, правда-правда…
Запястья у неё были стёрты в кровь, синяки на груди и животе приняли противный фиолетово-жёлтый цвет, а раны на ногах, выскользнувших из-под ткани и оказавшихся совершенно голыми и беззащитными, опухли и воспалились, выпуская гной, который тёк по бледной коже маслянистыми струйками, и Тики закусил губу, пресекая свой порыв рвануться к ней, чтобы
Алана дрожала и вела себя так, словно любое движение приносило ей нестерпимую боль, но ни одного стона или крика не сорвалось с её обескровленных губ, а Изу ласково и осторожно гладил её по плечам, уткнувшись лицом в ключицы, и вдруг девушка коротко рассмеялась — как-то облегчённо, словно бы что-то поняла только что, что-то очень важное и необходимое ей.
Вода грациозно соткалась в щупальца, и ещё одна рыбина отправилась в рот русалки, которая жевала с таким упорством, словно кусок в горло ей не лез, но разочаровывать мальца ужасно не хотелось. Изу восторженно запищал, когда водные струи подхватили его, намочили и отмыли от крови и слизи, и Алана благодарно улыбнулась, слегка опустив голову набок.
— Не хочу, чтобы ты ходил весь запачканный, — прошептала она, вновь укладываясь на подушки и болезненно морщась (рана на спине, должно быть, была ужасна). — И вот если ты принесёшь мне немного яблок, я буду премного благодарна.
— Желтых-желтых? — уточнил мальчик, в волнении сжав в кулаки руки, и Тики заметил новую улыбку на губах девушки.
— Желтых-желтых, — мягко согласилась она с Изу, и тот, кинув на мужчину быстрый восторженный взгляд, тут же вылетел за дверь исполнять просьбу прекрасной русалки.
Микк поднялся, все-таки еще раз решив попробовать осмотреть ее, и шагнул к кровати. И тут же навстречу ему устремилось щупальце, заставив настороженно замереть и приготовиться собрать в ладони маленький вихрь.
Тики не мог дать ей умереть — не теперь, не сейчас, когда она все же жива и здесь, а не в руках этих грязных выродков, уже мертвых к огромному сожалению мужчины, потому что теперь он бы всласть поиздевался над ними — так, как они издевались над Аланой.
— Тики… — щупальце обвило его, так и не обратившись копьем, и потянуло к кровати, не верящего в свое счастье, усталого и радостного. — Спасибо тебе… — девушка вынырнула из-под одеяла, совершенно не стесняясь перед ним своей наготы, и выдавила из себя еще одну слабую улыбку.
И чего же ей стоила эта улыбка теперь…
Микк замотал головой, присаживаясь на кровать рядом с ней и избегая смотреть ей в глаза — потому что он виноватвиноватвиноват, а она его еще и благодарит за что-то.
— Меня не за что благодарить, — выдохнул он негромко. — Меня надо было задушить и оставить рядом с этими ублюдками, — все же не выдержав, мужчина вскинул голову и заметил, как вытянулось лицо русалки. — Я ведь не уследил, не успел, не спас тебя. Я не должен был тебя отпускать от себя.
Алана кашлянула, медленно поднимаясь (вода поднимала её — такого прекрасного зрелища Тики ещё не видел) и усаживаясь рядом с ним, и осторожно коснулась дрожащими ослабленными пальцами (опухшие запястья с не перестающими кровоточить ранами, словно
— Но если бы не ты, я была бы мертва, — проникновенно возразила она, смотря ему в глаза, слишком беспомощная в своей израненной наготе, слишком трепетная и трогательная, нуждающаяся в защите. — Знал бы ты, как я была рада, когда ты пришёл, — шмыгнула носом девушка, закусывая губу, и длинно вздохнула. — Всех моих братьев и сестёр убили охотники, Тики, — прошептала она, отведя взгляд, и горько ухмыльнулась. — Прямо у меня на глазах.
Мужчина шумно выдохнул и, все-таки не выдержав этой ее беспомощности, осторожно тронул девушку за плечо, привлекая к себе и обнимая — так аккуратно, как только мог, чтобы не потревожить избитое тело и рану на спине. Алана прильнула к нему, больная и дрожащая, и спрятала опухшее от слез лицо у него на плече — совсем как нуждающийся в защите ребенок, даром что взрослая девушка.
И Тики ее понимал. Он ласково погладил ее по волосам, со всей возможной осторожностью убирая упавшие на спину длинные серебристые пряди, и обнажая скрытую под ними рану.
Распухшая, гноящаяся, так и не промытая и несколько раз растревоженная солью, она даже не думала зарастать, конечно, и мужчина напрягся, натянулся как струна — и излишне крепко прижал русалку к себе. Та вскрикнула, всхлипнула — и впилась ногтями в его плечи, словно одно это движение заставило ее сходить с ума от боли.
— Тише-тише-тише… — испуганно почти до паники забормотал мужчина, сам не зная зачем целуя ее в макушку и в висок и лихорадочно-ласково гладя по голове — как маленькую девочку, разбившую коленку. — Тише, тише, моя радость… Давай я позову Ману, и мы промоем раны, пожалуйста… Позволь мне… — он замер, потому что и Алана замерла, и снова уткнулся носом ей в волосы, сдерживая собственную подступающую к горлу комком истерику — смотреть на девушку без слез и сочувствия было просто невозможно. — Позволь мне хоть как-то помочь тебе, Алана, пожалуйста…
Девушка вздрогнула, когда он осторожно погладил её по бокам, и, судорожно всхлипнув, уткнулась носом ему в шею, расслабляя ладони и позволяя рукам соскользнуть по его плечам подобно лишившимся жизни змеям.
— Мне больно, Тики, — шепнула она, со свистом втянув воздух. — У меня всё болит. Мне так больно.
Микк в панике отстранился от неё, внимательно рассматривая рану на спине, боясь прикоснуться к ней, потому что во врачевании ничего не смыслил, и лихорадочно прижался губами к её бледному горячему лбу, осторожно переворачивая обезволенную и будто бы слишком уставшую для чего-либо русалку на живот и аккуратно укладывая на постель.
— Я сейчас сбегаю за Маной, и всё будет хорошо, слышишь? Только потерпи немного, ладно? — надрывно зашептал он и лишь только тогда, когда водное щупальце ласково погладило его по щеке, бросился к брату.
В коридоре Тики столкнулся с Изу, несущем девушке на подносе целую горку яблок, но только потрепал его по голове и посоветовал не задерживаться долго. Он был ужасно благодарен мальчику за то, что тот буквально оживил Алану, но все же не хотел, чтобы тот видел ее такой беспомощной и несчастной.