Жемчужница
Шрифт:
Давай же, прямо как в детстве.
Прямо так же, когда ты смотрела на то, как Тэнья перерезает себе горло. Как Згиру выпустили кишки и его кровь залила тебе глаза. Как Укру разрезали на кусочки, потому что решили, что мясо у русалок должно быть ничуть не хуже рыбьего. Как насиловали потерявшую голос Цтольену, а потом обезглавили её и скормили собакам. Как обрезали плавники Гилву, ещё совсем ребёнку, который даже не приручил морские волны.
Давай же, просто застынь и успокойся. Прямо как четыреста лет назад, когда на твоих глазах убили всех твоих сестёр и братьев.
— Интересно, — Шан ухмыльнулся товарищу, —
Роц смерил его снисходительным взглядом и усмехнулся в ответ.
— Да они все как бабы обыкновенные, только орут громче, когда их долбишь, и плавники у них верхние отпадают, — пояснил он покровительственно, — их раздвинуть надо, чтобы в нее войти. А так — дыра как дыра, понимаешь ли, — здесь Роц бросил похабный взгляд на Алану — которая не смогла застыть, отрешиться, молчать, слабачка — и, вскинув руку, шлепнул ее по румяной щеке. — Да что распинаться… Я на примере тебе покажу сейчас.
Шан хохотнул и выпрямился, похрустывая спиной. Он выгибался почти как Тики, разминающий затекшее тело (Алана много раз за ним наблюдала), но душа у него была черная-черная, какая-то даже как будто липкая.
Ужас накрыл девушку с головой, но она даже не посмела двинуться. Только, улучив момент, когда оба охотника отвернулись (бешеные животные, ненавистные ей больше всего на свете), она снова зашептала, лихорадочно зашептала себе под нос имя Тики — как молитву морскому богу, которого чтили русалки многие тысячи лет назад, пока не поняли, что их единственный бог — это сам океан и их сиятельный достопочтенный царь, ни в чем стихией не обделенный.
Она не знала, просто зовет или и правда молится, пока Роц не вернулся с ведром воды.
Ноги болели ужасно, и Алана бы с превеликой радостью отрубила их, как это когда-то сделала Ювния, схватив лежащий рядом меч Хъянда, но руки её были связаны, да и ничего острого поблизости не было. Но ведро с водой, спасительной водой, которой можно было бы задушить похитителей, которой можно было окружить их головы и наблюдать, как они задыхаются, не способные вдохнуть, был так близок, был всего в нескольких десятках сантиметрах от неё, но в девушке не было просто сил, чтобы использовать её.
Потому что ноги ныли и, казалось, трескались, обжигаемые болью в каждой клеточке.
Рогз спас её. Спас, вынеся в окно кровавой рекой их сестёр и братьев. Спас из последних сил, умоляя и заклиная жить.
А кто спасёт её сейчас? Кто поможет ей?
И если никто, то как долго она будет умирать?
Вода долгожданной и ненавистной прохладой легла на ноги, намочила прекрасную юбку ханбока, и ткань вспоролась резко выскочившими плавниками, разрываясь в клочья. Алана прикрыла глаза, отвернувшись, и горько усмехнулась, когда Шан поражённо замер и предвкушающе заулыбался.
— Говоришь, у тебя было несколько? — хмыкнул он. — Тогда эта будет моей. Не каждый раз тебе морские царевны попадаются. Держи ей плавники, сейчас посмотрим, целенькая она или нет.
Конечно же, Алана была «целенькой». Русалки девственны до самого своего замужества, а когда становятся женами — становятся ими раз и навсегда.
Охотники были в восторге, когда стащили с ее изорванную юбку (о море, эта юбка так нравилась ей, а теперь синий цвет будет напоминать не только
— Ты посмотри, — расхохотался Шан, явно опьяненный удачей — и тем, что лишит невинности такую высокопоставленную особу. — Она и правда целка! — он окинул ее масляным взглядом и заулыбался: — Это честь для нас, ваше высочество, порвать царевну. Как славно, что вы согласились с нами прогуляться!
Роц на это тоже издевательски рассмеялся — и упал перед ней на колени, размашисто погладив раскрытой ладонью по хвосту и вызвав стыдную истому по телу.
Обычай — он ведь не просто на пустом месте произошел, хвост — он же ужасно чувствительный, и всякое прикосновение к нему дает отток.
И сейчас этот отток заставил Алану стиснуть зубы и зажмуриться от отвращения к самой себе. Потому что Тики ее не слышал — или просто не желал приходить, и это значит, что ее изнасилуют и убьют в этой неприметной комнатушке, а потом еще и денег за это получат.
Плавники затрепетали словно паруса на ветру, и Алана подобралась, ощетинилась ими, стремясь защититься хоть как-то, сделать хоть что-то, чтобы не дать им убить и обесчестить себя. Во всяком случае, хоть не просто так.
— Тогда держи её, — ухмыльнулся Роц и снова размашисто провёл пальцами по хвосту, вызывая дрожь и злую ненависть, желание вспороть им животы, жажду отравить своей кровью, чтобы они сдохли в муках. Интересно, как сильно почернела её душа за эти четыреста лет? За эти годы, полные ненависти, апатии и бесстрастной бездны. — Я слышал, яд крылаток довольно силён, так что, — пропел он, доставая из кармана складной ножик и со звонким звуком раскрывая его, и Алана дёрнулась назад, стремясь спрятаться, исчезнуть, раствориться, — для начала отрежем ей плавники, — с довольной улыбкой закончил Роц, садясь сбоку и с садистским восхищением наблюдая, как девушка затрепыхалась, надеясь, что хоть что-нибудь получится, что удача всё же повернётся к ней, что море не оставит в беде. Но мужчина придавил коленями плавник и сильно сжал оголившуюся после того, как они развязали жакет, грудь, коснувшись лезвием ножа чешуи.
Алана почувствовала, как в уголках глаз собираются слёзы, и лихорадочно замотала головой.
Она не должна плакать. Не должна, не должна, не должна.
Девушка дернула плавником, выпуская шип, но Роц оказался шустрее — вонзил лезвие в тонкую переливающуюся кожицу прямо рядом с хвостом, содрав несколько чешуек словно бы между делом, невозможно деловитый и радостный, и повел ножом вдоль.
Алана прикусила себе язык, чтобы не закричать от разрывающей все естество боли, и задергалась, забилась в руках мерзких охотников что было сил, потому что боялась кричать.
Потому что если закричит — то заплачет, а если заплачет — толку им от ее слез не будет, ведь души их черны как грязь под ногами у деревенщины после дождя.
Первый ее отрезанный плавник был небрежно отброшен в сторону, на пол, выпачканный в ее кровь и тут же собравший на эту кровь пыль со старых рассохшихся досок. Алана судорожно вздохнула, чувствуя себя ужасно униженной и уже, уже обесчещенной, потому что без плавника дорога в открытое море ей будет заказана, и она уже подвела отца.