Жена без срока годности
Шрифт:
— У тебя есть деньги. У тебя есть женщина на примете. У этих детей нет ничего, даже малюсенького шанса на приличную жизнь в будущем. Неужели в душе ничего не переворачивается? Сам же сказал, что прожил бессмысленную жизнь. Так обрети наконец смысл. В чем проблема?
— В той женщине. Я не хочу иметь с ней ничего общего. Если нужно куда-то перечислить деньги на этих детей, то скажи — без проблем сделаю.
— Им нужен дом и любящие родители. Это не покупается деньгами. Это обеспечивается деньгами. Найди другую женщину.
— Я женат.
— Ты в разводе, — выплюнула я сквозь зубы в сторону своего отражения в зеркале.
Тело остыло, разговор не грел — по коже начали разбегаться мурашки. Некоторые добрались до головы, и я почувствовала сильный озноб.
— Марина, а что тебе самой не взять этих детей?
Я хмыкнула — не рассмеялась.
— Про закон имени Димы Яковлева слышал? Это усыновленный мальчик, которого американский отец забыл в машине на солнцепеке? В Америку из России детей больше не отдают.
— А при чем тут Америка? У тебя русский паспорт, русский муж, я тебя пропишу у себя, покажу официальный доход — бери детей. Не хочешь?
Мозги и вовсе замерзли. Не от его приглушенного смеха, а от мокрых волос.
— Я свое на ниве родительства отпахала, — сказала грубо, очень грубо. — И я — американка, мне просто в лом было заниматься процессом выхода из гражданства. Теперь оформлю новый паспорт, чтобы штраф на мне не висел, и уже из Штатов начну процесс отказа. Ты меня вдохновил.
— А как же дети? — в голосе Андрея продолжала дрожать злость. — Их же никто не возьмет. Совесть не будет мучить?
— А тебя? — рычала я. — Тебя хоть раз совесть мучила? Хотя бы в первый год? Или откупился — крутись, как хочешь с малышом.
— Это был твой выбор. Я хотел, чтобы мы вместе вернулись в Россию. Я на развод не подавал.
— Поплыл по течению — как всегда. Удобная позиция, Андрюш, очень удобная. Ладно, мне нечего с тобой обсуждать. Такой отец не нужен был Алексу и уж явно не подойдет этим детям. Кстати, мальчика тоже Димой зовут, а девочку — Диана.
— Мне эта информация ни к чему. Я же не именную помощь буду перечислять, а в какой-нибудь фонд.
— Понимаю. Что ж… Неприятно было увидеться. Неприятно было убедиться, что ты остался прежним. Ну, да бог тебе судья.
— Не суди и не судима будешь. Я тебе позвоню из Штатов.
— Не утруждай себя звонком. Я сказала, что меня не интересует твое общение с Алексом. Если он захочет со мной чем-то поделиться, поделится. Так что мой голос ты слышишь в последний раз. Можешь не беспокоиться.
— Похоже, что беспокоишься ты. Это тебе позарез нужно пройтись серпом по моим яйцам? У тебя проблемы? К психологу сходи!
— После тебя!
Я сбросила звонок, не простившись. Испугалась за телефон. У меня простая кожаная обложка… Да и нервы не железные. И слёзы соленые. Сама не поняла, почему расплакалась. Зачем… Зачем портить лицо? И так будет помятым от подушки, а теперь ещё и красным. Глаза воспалятся, точно во время аврала на работе. Капель от красных глаз с собой нет, в аптеку идти муторно. И вообще…
Я же не за паспортом приехала, а посмотреть город в качестве туриста. Что я за двадцать лет в нем видела, да начерта! Из спального района все детство не вылезала — завтра снова туда попрусь в паспортный стол. Нахлынут воспоминания? Нахлынут… Только не связанные с Андреем. Детство остается детством: мне в нем было хорошо, с бабушкой.
Жаль, что у этих детей нет бабушки. Была бы, не оказались бы они в детском доме. Умри бабушка раньше моего совершеннолетия, что-то сомневаюсь, что родная мамочка озаботилась бы моим воспитанием. Скорее всего прихватила бы квартиру и все… Конечно, ребенка нельзя выписать в никуда: увезли бы в свой Мухосранск, получив бабки за столичную хату. И что бы у меня было: муж-забулдыга и выводок обреченных детей. Если в Питере эта мать спилась, то что говорить про периферию…
Утерев сопли, я переслала дочке фотографии детей в качестве подтверждение серьезности контакта Веры. Не могут теперь американцы детей брать, так пусть деньгами помогают — здесь доллары всегда сгодятся. Напишет Вера мне, тоже в стороне не останусь — слова о помощи назад не возьму, не обеднею, сколько бы ни попросила.
Выпила воды. Легче не стало. Дома никакого алкоголя, понятное дело. И понятное дело, что в бар я не пойду. Я и дома не хожу по злачным местам одна, да и вообще почти нигде не бываю, если это не пятничная рабочая тусовка или день рождения знакомых девочек. Вот знакомой девочке и надо позвонить. Вдруг поможет?
— Не спрашивай, как дела. Сразу отвечаю — хреново.
Романна рассмеялась, услышав такое мое приветствие. Хорошо не на камеру. Не могу ее осуждающий взгляд видеть — голоса выше крыши… Особенно сегодня!
— Колись давай, красуня…
Я выдохнула — а нужно было наоборот воздуха в грудь набрать.
— Да это на голову не налезает… — рассмеялась я.
Смех сквозь слезы, пусть уже и не текут настоящие, горькие.
— Только не говори, что ты с ним спала…
— Это было бы самое простое из сложного… — фыркнула я, чуть даже обидевшись на подобное предположение Романны. — Я бы тебе тогда не звонила.
Это надо быть сумасшедшей, чтобы запрыгнуть в постель к предателю и притвориться, будто ничего не было — все это мне приснилось: безысходность, страх перед будущем с перспективой всю жизнь прожить матерью-одиночкой.
— Ну и слава богу, а то подумала, вдруг ты действительно совсем дурная… — то ли успокоилась, то ли просто прикололась надо мной подруга.
— Я еще хуже… Слушай.
Проговорили мы за полночь, даже если не по часам. Я точно половину моего запланированного сна провела с телефоном у уха.