Жена фабриканта
Шрифт:
Ольга Андреевна слушала мужа и сокрушенно охала. Когда тот закончил перечислять грехи младшего брата, не удержалась:
– Куда же он пойдет, если ты его выгонишь?
– Не твое это дело. Надоел, хуже горькой редьки. Пускай, живет как хочет, – отрезал Иван и добавил. – Послушай, что скажу.
– Что?
– Хочу поставить рядом с нашим хутором паровую мельницу.
– Зачем она тебе, неужели, мало забот?
– Для забот приказчики есть. В этом году лето будет засушливое, и мельница мне понадобится.
– Опять ты выгоду ищешь…… – упрекнула Ольга Андреевна, – и с чего ты взял, что лето будет жарким?
– Будет, помяни мое слово. О том все приметы говорят. Вот и Бармасов нынче тоже сказал, – рассердился Иван Кузьмич,
– Да, сколько уже этих засух с приметами было. Пережили же. Не нужна еще одна мельница, есть уже казенная в Москве. Говорю тебе, откажись, – запричитала Ольга Андреевна.
– Молчи. Я на продаже хлеба хороший барыш получу. Сейчас мы привозим муку и зерно за двенадцать верст от себя, – разве же это нам выгодно? Самим нужно молоть, а не покупать втридорога…, да и излишки можно продавать, – со знанием дела пояснил Иван.
– Ты, Иван, когда выгоду увидишь, как коршун на нее бросаешься, – укоризненно заметила Ольга.
– Ну, так я делец. Да, и любой человек прежде всего для себя старается, выгоду ищет, и о прибылях думает. Может не всякий признается, вот, мой брат Федор – не признается, а подумает. Да и вообще: всё на свете цену имеет, и всё – товар: и хлеб и зерно, и лес, и вода……
– И люди тоже? – спросила Ольга.
Иван утвердительно кивнул:
– И люди, конечно. – Заметил, что жена скептически смотрит, прибавил. – И даже ты, Ольга, свою цену имеешь…. А что касается еще одной мельницы. В конце лета цены на хлеб взлетят до небес. А тут я подъеду в земство и скажу: «Не изволите ли, господа хорошие, у меня зерно и хлеб прикупить? Ну, те господа не откажутся…. Особенно, если им в карман незаметно сунуть конвертик…, – Иван многозначительно хмыкнул. План же, который в эту минуту окончательно укрепился в его голове, заключался в следующем: построить мельницу, накопить запасы зерна и муки, а затем, воспользовавшись нехваткой его в амбарах земского комитета, что наблюдается каждый раз в голодное лихолетье, продавать это зерно с выгодой для себя, в разы, увеличив его оптовую цену.
Когда между ними случался какой-нибудь жаркий спор, оба не уступали друг другу, цепляясь даже в мелочах. Каждому хотелось одержать победу над противником. И если Ольга, будучи более гибкой по натуре, и опасаясь крутого нрава мужа, могла отступить на время, то уж, тот ни в чем ей не уступал. Ну, а Ольге Андреевне, чтобы оправдаться в собственных же глазах, и «не ударить перед злыднем в грязь лицом», приходилось прибегать к известному всему женскому полу приёму: к увещеваниям и поучениям. А так как споры между ними происходили часто, в любом месте и в любое время, то и увещевания, к которым она прибегала, заставляли Ивана Кузьмича с досадой морщиться, отвечая такой же монетой. Бывало, сидят супруги за столом с детьми или же куда-нибудь едут, и если вдруг начинался между ними какой-нибудь разговор или спор, а так как у обоих характеры были настырные и горячие, особенно, если касалось отстаивания собственных принципов, то уж, Ольга Андреевна обязательно взбрыкнет и начинает в ответ ворчать и поучать его уму – разуму, но пуще любит советовать. Тогда и у Ивана Кузьмича возникал раздражающий зуд в печенке. И тут уже разгорались между ними взаимные «увещевания» и поучения. А уж, если кому случится побольней уколоть другого и упрекнуть, то выходил тот после такого спора с торжеством победителя, получая от своего мнимого превосходства ни с чем несравнимое удовольствие и радость.
И хотя Иван отдаленно догадывался, отчего нарастают между ними внутренние противоречия, но это казалось настолько несущественным и совершенно не заслуживающим его внимания и решения.
Но он не желал глубоко и отчетливо определять свои отношения с женой, и хотя бы в чем-то уступить. Упрямство, жестокость, душевная леность и черствость мешали ему постичь внутренние законы ее мира, ее представления об окружающем и происходящем с ними. Ему было хорошо и так. Хотя, пожалуй, уже и не всегда хорошо: потому, что разногласия между ними все больше обострялись. И Ольга Андреевна это хорошо видела и чувствовала.
Но каждый из них решал для себя самостоятельно, что было виной их нарастающего отчуждения. Однако, именно это недопонимание друг друга в столь важном для обоих вопросе только все больше усугубляло возникающее между ними расхождение и начинающееся охлаждение. И это уже было замечено ими обоими. Но было еще кое-что, что мешало им обрести покой и счастье во взаимоотношениях друг с другом. И это что – то была произошедшая измена Ивана Кузьмича в прошлую зиму с певичкой из хора Сытовой Варей.
Но и это было еще не все. В прошлую зиму в жизни самой Ольги Андреевны неожиданно состоялось знакомство, которое заставило ее усомниться в силе любви к своему мужу, а главное – в стойкости своих моральных принципов и мучительно бороться не только с этим наваждением, но и с самой собой!
В ее жизнь, в ее душу неожиданно, стремительно и настойчиво вошел Яков Михайлович Гиммер. Он был инженер, служил на заводе мужа. Был приятен внешне и умен. Обладал удивительным магнетизмом. И хотя она всячески пыталась его забыть, сделать это у нее не получалось. Испуганно билось взволнованное женское сердце при одном только упоминании о нем!
Таким образом, ее тайные метания между мужем и инженером, подлая и низкая измена Ивана с «этой гадкой певичкой», непробиваемый прагматизм мужа, а в особенности все чаще возникающее между ней и Иваном равнодушие и отчуждение – все это страшно мучило ее, терзало и лишало покоя.
Сейчас, после неприятного разговора, она продолжала думать о разладе с мужем и внутренне вела с ним диалог: «Не человекам – а Богу судить о делах наших! – размышляла она про себя, – в этом ты, конечно, прав, милый Ванечка. Но ты кто! Ты – делец! И живешь в мире своих страстей. А они разрушают тебя. Не ведут твои грешные страсти к спасению твоей души. И жаден ты уже давно стал, Ванюша милый, до любого барыша! Сам не заметил, как поменялась твоя душа. Ты давно стал другим. Не таким, как раньше. Через всякого человека с легкостью перешагнешь. Любого подомнешь, даже не поморщишься! Но я помогу тебе обрести себя вновь! – она грустно, но решительно подняла на него глаза.
А тот, которого она так нежно и почти, по-матерински любила, тот, кого так сильно хотела подчинить своей воле и кому так страстно желала помочь обрести себя вновь – тот, который причинил ей столько страданий своим жестоким неукротимым и сильным духом, тот стоял и смотрел свысока и надменно.
«Ах! Отчего же так бывает? Почему люди так слабы в своих страстях? Мы все так грешны! Вот, и я! Отчего продолжаю с ним жить? Отчего я смирилась со всеми его недостатками? С его падением, изменой и жадностью? Это я то – при своих высоких нравственных принципах, будучи дворянкой и женой? И почему я целую подлого изменника и люблю гадкого мерзавца и негодника, больше жизни? Я просто простила. И ведь, признайся, душенька! Что нет для тебя ничего лучше, чем его сладкие поцелуи и страстные ласки? И этот негодник меня в прошлый год на какую-то Варьку Сытову запросто променял!» – сокрушенно и грустно размышляла она, в глубине души признавая свое поражение и полную зависимость от мужа.
«А если он прав? И нам надо любой ценой добиваться материального богатения? Ведь, если на всякого вокруг оглядываться, да кланяться перед тем, как взять или спросить, то так, ведь, и впрямь, ничего не добудешь в семью и для себя? Так ведь, и в нищету впасть можно? И всей семье, не дай Бог! Разориться? Нет! Нет. Боже упаси! Спаси и сохрани! – Ольга Андреевна истово, с глубоким чувством перекрестилась.
Между тем, Иван Кузьмич сердитый отвернулся, сделав вид, что не замечает, как поникли женские плечи и погрустнели тёплые карие глаза: «Ишь, вздумала хозяина поучать…».