Жена Гоголя и другие истории
Шрифт:
Тошнотная растительность настолько отвлекла мое внимание, что лишь в прощальном сполохе обуглившейся спички я разглядел прелюбопытнейший предмет. Слева от меня в стене торчало массивное железное кольцо; с него свисала ржавая, увесистая цепь. Как будто ничего особенного. Особенным, однако, было то, что на кольце покоился букет цветов, переплетенных наподобие венка. Здесь цветы: отколь? И в довершение чудес, цветы казались свежими.
Я находился на распутье. Как быть: пожертвовать последней спичкой и на обратный путь довериться лишь осязанию? Но слишком неправдоподобным показалось мне увиденное — я чиркнул третьей спичкой.
И верно: свежие — осенний лютик, дикий или одичавший. Я созерцал их со священным трепетом, припоминая смутно, что видел перед домом несколько пучков. Что это значило?
На этом утренние треволнения не кончились. Расставшись с тусклым светом, исходившим из расселины, я снова должен был преодолеть во тьме заведомо бугристый, долгий путь. Уже я начал подниматься по ступеням нижней лестницы, как сверху до меня донесся легкий шум шагов. Опять старик? Или, что хуже, его собаки, пробравшиеся ненароком в подземелье? Я насторожился. Шаги, похоже, были человеческими, но в них не слышалось привычного мне шарканья бабуш. А если это не старик, то кто? А если все-таки старик, зачем ему бежать? И если он забрел так глубоко и не догадывался о моем присутствии, то почему я не услышал его раньше? Что делать: отступить обратно в галерею и там, при слабом свете, защищаться от неизвестного врага? Я совершенно растерялся. Внезапно звук шагов стремительно угас. Я двинулся наверх с предельной осторожностью.
Поднявшись на вершину лестницы, я вновь услышал прежний шум. Последние сомнения рассеялись: от стен покатого туннеля отзывалась человеческая поступь. Она постукивала так легко и часто, как будто впереди бежало существо-пушинка. Я, право, никогда бы не подумал, что старик, даже такой крепыш, как мой хозяин, способен вдруг на этакую прыть.
Казалось, дробный топоток бегущего опережал меня лишь ненамного, хотя едва ли можно было доверять обманчивому эху подземелья. Я останавливался — он замедлял свой бег, а вскоре вовсе затихал; я шел вперед — он тотчас ускорял шаги. Они звучали вразнобой, даже со скидкой на неровный грунт и зыбкий отзвук, как будто это существо неслось вприпрыжку. Увы, я израсходовал и третью спичку, иначе, вопреки всему, ее зажег бы. В вынужденной слепоте мой интерес сменился яростью, отчаянием и агрессивностью. Отбросив всякую предосторожность, я ринулся в погоню, стремясь во что бы то ни стало схватить бегущий призрак.
Не тут-то было: он не только лучше знал извивы подземелья, но был проворнее меня. Его шаги довольно быстро унеслись куда-то вверх и вскоре окончательно замолкли. Он разгадал мой замысел. Опустошенный изнурительной и безуспешной гонкой, я кое-как добрался до подножья следующей лестницы, куда прокрадывался полусвет из верхнего чулана.
Похождения, точнее, первая их часть, закончились бесплодно. Допустим все же, что призраком был сам хозяин, но, Боже правый, зачем ему понадобилось уноситься от меня по сумрачному подземелью? Нелепо было бы предполагать, что у него нашлись здесь срочные дела. Вне всякого сомнения, старик спасался бегством от меня.
Я отложил догадки до более удобного момента. Вторая половина странствий сулила мне еще одну находку. Но, как и прежде, я не сумел в ней разобраться. Теперь мне предстояло вернуться по уже знакомому пути и, обойдя жилые комнаты, найти другой проход наружу. Так будет легче оправдать свое отсутствие.
Тут я и вправду затерялся в лабиринте комнат, переходов, кладовок, коридоров, лестниц: явных, тайных или когда-то потайных. Два раза я забирался на чердак, заваленный домашней утварью и всяким хламом; однажды вышел на украшенную зубчатой резьбой террасу. В конце концов я ухватил нить Ариадны и зашагал по верному пути. Вскоре передо мной возникла крохотная комнатушка в третьем этаже, похожая на будуар.
Здесь, как и в той гостиной, где меня застиг хозяин, преобладали желтые тона, хотя скупая обстановка и штоф по виду сохранились много лучше. На гладком столике, рядом с венецианским зеркалом и статуэткой пастушка, лежал предмет, немедленно привлекший мое внимание: топазовое ожерелье. Я сразу же его узнал.
Но долго не рассматривал: что проку? Довольно нежелательных сюрпризов, сейчас не время отвлекаться. Так, эта неуловимая особа (неуловимая во мне самом) мне посылала новое свидетельство своей прошедшей или настоящей жизни в угрюмом логове. Как мог я не принять его с благоговейным трепетом? Подушечка из голубого шелка, расшитого узором, свисая с ручки, за которую я взялся, в веревочную змейку был вплетен букет увядших лютиков — предохраняла стену от дверных наскоков. Случай словно подводил меня все ближе к начальному, если так можно выразиться, источнику знакомой желтизны; к местам, отмеченным ее присутствием, насыщенным ее особым запахом. Чем дальше, тем сильней он становился. Но был ли это запах живой иль мертвой плоти?
Изнеможенный и взволнованный, я вышел к деревянной лестнице. Оттуда я добрался до каменного дворика, махнул через ограду и спрыгнул с внешней стороны усадьбы. Затем вернулся в дом и появился в зале. Сидевший за столом старик направил на меня настороженный, цепкий взгляд, но не сказал ни слова.
Глава двенадцатая
Я начинал всерьез подумывать о том, что дом скрывал по крайней мере второго обитателя... а может, обитательницу. Особа эта явно не желала встречи с гостем. Она прекрасно знала все ходы и выходы. Чтобы добраться до нее, если она и впрямь существовала, надежнее, хоть и опаснее всего было подсматривать за стариком в его безостановочных хождениях по дому. Подчас казалось, что хозяин буквально не находит себе места. К примеру, я заметил, что за ужином и сразу после — во всяком случае, всегда в одно и то же время — старик имел привычку вставать из-за стола и исчезать в глубинах дома. Он возвращался, держа в руке тарелку или другой предмет; тем самым он стремился оправдать подобные отлучки, порою бесконечно долгие. Значит, в действительности он удалялся по своим, загадочным причинам. И если поначалу это вызывало любопытство, теперь, когда мой замысел мало-помалу созревал, мне представлялось чем-то предопределенным. Словом, я решил последовать за стариком при первом же удобном случае.
Что и назначил на ближайший вечер. Ночь после прогулки в подземелье я посвятил раздумьям, отдыху и... грезам. Она не принесла мне новостей. Шкап и секретный механизм хранили полное безмолвье, хоть я и льстил себя надеждой на обратное. Ведь, по моим теперешним предположениям, ночным пришельцем мог быть и не старик.
Весь следующий день прошел без происшествий, в томительном нетерпеливом ожидании. Довольно странным (лишь до известной степени, учитывая чудаковатый нрав хозяина) мне показалось то, что мой старик за целый день ни разу не притронулся к еде, хоть на здоровье вроде бы не жаловался. Он, как и прежде, исчезал из залы во время нашей трапезы, а главное — был в необычном праздничном наряде; старательно причесанный и гладко выбритый, в костюме своей далекой юности он выглядел на диво элегантно, словно заправский щеголь или светский лев. В тот день он отлучался слишком часто и вел себя особенно таинственно. Что до меня, то я испытывал неловкость перед лицом разряженного сотрапезника (из-за своей невзрачной одежонки) и терпеливейше сносил его причуды.
Настал желанный вечер, а затем и час, когда старик обычно отлучался. И вот он встал, взглянув на кривобокие настенные часы с тяжелым маятником, скрипевшим как немазаное колесо. Черт побери, подумал я, присматриваясь к старику, ну прямо на свидание собрался. Тем лучше. Хозяин удалился, взяв, как обычно, лампу, а меня оставив при свете каминного огня. Спустя мгновенье встал и я. Старик прошествовал к поварне, но, не дойдя немного, свернул направо, по направлению к неведомым мне комнатам и комнатушкам. Я вслед за ним на цыпочках. Казалось, это невозможно, и тем не менее я очутился в незнакомой части дома.
Выходя из залы, хозяин жестом отослал собак и приказал им ждать; так, впрочем, он поступал в подобных случаях всегда. Иначе моя уловка была бы неосуществима. Она и без того была до крайности затруднена, поскольку очень скоро хозяин начал плотно закрывать все двери. Раза два он даже обернулся и недоверчиво взглянул вокруг, хотя и не подозревал о слежке. По счастью, двери отворялись тихо, а кое-где меня скрывала его же собственная тень. Почти на всех полах лежали мягкие ковры, что заодно со звучным хрустом его лоснящихся сапожек способствовало моему движенью.