Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
Дни проходили в мучительном ожидании. От нечего делать, я разгуливала по замку, или сидела в огромно сугробе, когда тень от замка заслоняла его от солнца.
— До последнего тебя берегу, — звенели ледяные цветы, когда в окна пытался ворваться весенний ветер. Но сосульки остужали его, не давая растопить мою красоту.
Я стояла у окна и смотрела на яркое солнце и весеннее небо. Кое-где оставались дорожки снега, прячась в оврагах и тенях деревьев.
И тут я увидела, что стенки моей ледяной тюрьмы стали совсем
— Где же ты, — вдохнула я весну, чувствуя, как по телу поднимается жар, словно тогда, когда Весна подарил мне любовь.
Треск льда заставил меня отшатнуться. Кажется, у меня что-то рухнуло! Я выглянула в решетку сосулек, видя, как на земле лежит огромная башня изо льда.
Отвернувшись, я увидела, как плачут мои цветы.
Стоило мне попытаться спасти цветы, я услышала детский плач в лесу. Ребенок плакал так горько, что у меня сжалось ледяное сердце.
— Чив-чив! — слышались голоса воробьев. — Заблудился!
— А я что сделаю? — удивилась я, поджимая губы. Снега осталось совсем мало.
Но горестный плач не прекращался. А я понимала, что там заблудившийся малыш, а тут вот-вот придет любимый… Цветы таяли, обламывались и падали на прозрачный пол.
— Ребенок или любовь? — выбирала я, расхаживая по комнате.
— Ау! — ревел голосок.
— А Лешие что? Не могут сходить? — возмущалась я, кутаясь в шубу. — Неужели в лесу, кроме Снегурки, ни у кого нет сердца? Неужели никто не слышит, как он плачет? Белла Болеславовна! У Семен Семеныча совести нет, но у вас-то хоть должна быть!
Мне это показалось очень странным.
— Мама! — ревел малыш, захлебываясь слезами.
— Белла Болеславовна! — крикнула я на весь лес. — Имейте совесть! Семен Семенович!
Но мне никто не ответил, что показалось мне очень странным.
— И как я пройду? — спросила я, глядя на подтаявшие сугробы. И тут мой взгляд упал на снежную бумагу и ледяные ножницы.
— Спасать до конца, — выдохнула я, берясь за ножницы и тыкая лепешки снежинок под перину. — Он меня простит!
Корявые снежинки вырезались стопками и совались под матрас. Бумага закончилась, а я увидела, как за окном небо почернело тучами, и оттуда повалил снег.
Я выбежала на улицу, протиснувшись между решеткой сосулек. Была бы я побольше, то не смогла. А так с легкостью. Видимо, кто-то немного переоценил меня.
В тени, которые бросали деревья, я бежала на детский плач, перепрыгивая с сугроба на сугроб. Роскошная шуба сохраняла холод, а плач приближался. Казалось, что он совсем близко. Но, видимо, напуганный ребенок метался по лесу. Я вылетела на поляну, где стоял ребенок неопределенного пола лет пяти, укутанный и ревущий. Вокруг него был обмотан платок, что говорило
— Иди сюда! — позвала я, стоя в тени деревьев.
Ребенок перестал плакать.
— Там мемедь! — тыкал он пальцем в кусты. Мне показалось, или я на мгновение увидела огромного черного медведя. Точно такого же, как тот, что вышел на поляну и заступился за Леля.
Но он исчез. Что это было? Может, знак какой?
— Ты кто? — спросило дите, а ему на голову сыпались огромные корявые снежинки моего производства. — Впрочем, неважно! Не бойся, иди сюда! Я не обижу!
И ребенок пошел, рассматривая меня.
— Пойдем! Снегурочка отведет тебя в деревню! — улыбнулась я, беря его пухленькую ручку в свою. Пока шел снег, а небо закрывали тучи, я могла идти.
— Баская, — шмыгнул носом ребенок, рассматривая мои драгоценности.
— Это что значит? — спросила я, нервно прикидывая, как бы пройти побыстрее. Неизвестно, насколько хватит снежинок! Но есть и хорошая новость — это последний снег в этом году.
До деревни было не близко, а я тревожно смотрела на тучи, таща маленького неповоротливого медвежонка под деревьями. Деревня показалась за пригорком.
— Вон деревня, — махнула я рукой, подталкивая малыша. Мы стояли под огромной елкой. — Сам дойдешь?
— Снегурка, — заметил малыш, ковыляя в деревню. Он оборачивался, а я махала малышу рукой.
Навстречу ребенку бежали люди. Они поднимали глаза, видели меня и замирали. Мать с ревом бежала через всю деревню, хватая свою кутанку.
— Спасибо тебе, Снегурка, — крикнул кто-то. И люди стали снимать шапки, глядя на меня. Они что-то обсуждали, но я не слышала.
Тучи рассеивались. А ко мне бежал Лель.
— Снегурка! — кричал он, пока весенний ветер трепал его рубаху. — Ты почему здесь?
— Дите привела, — удивилась я, глядя на пастуха.
— Ты ж растаешь! — послышался голос Леля. — Вернись во дворец свой, Снегурка.
И тут послышался грохот. Да такой, что на весь лес! Ледяные сосульки дворца исчезли с горизонта в одно мгновение. Растаял все-таки! Внезапно повеяло таким холодом, что у Леля рубашка инеем покрылась.
— В тот, который только что рухнул? — спросила я, глядя на то, как тучи рассеиваются, а снег становится все реже.
Как вдруг лес зашумел, заскрежетал, выдавая присутствие леших.
— Вот ты где! А мы тебя по всему лесу ищем! Ты что тут делаешь? — послышался скрипучий голос Лешего. — Там Карачун за тобой пришел! Велес обратился! Весна идет!
— Неужели пришел? — ужаснулась я, понимая, что даже не попрощаюсь.
— Время у него! Сейчас он в Навь будет возвращаться! Дорогу Весне давать! — скрипел Леший. — И так до последнего держал холода!
— Что? — удивилась я, глядя на елку, говорящую голосом Семен Семеныча.