Жена палача
Шрифт:
Но мы с Рейнаром не смотрели ему вслед, мы смотрели друг на друга.
Рейнар… в его взгляде мне почудились вопрос, и затаенный гнев и… недоверие… Он тут же отвернулся, а я почувствовала злость на Сморрета, который парой фраз разрушил волшебство и сладкую тревогу этого вечера.
– Напрасно я не подала в суд на фьера Сморрета, - сказала я резко, позабыв, что невесте полагается быть нежной, скромной и милой. – Надо было написать жалобу. Тогда это остановило бы его от грязных сплетен. Тогда он не осмелился бы написать свой грязный и лживый донос, и не вёл бы себя так возмутительно,
Мой муж бросил на меня странный взгляд и спокойно произнес, подливая в свой бокал вино, хотя выпил всего пару глотков:
– Но донос написал не Сморрет.
– Не он? – переспросила я, озадаченно. – Кто же?
Только в эту минуту к нам подошла тётя, и разговоры о Сморрете и доносчиках пришлось оставить на потом.
– Думаю, вам лучше всего тихонько уехать, - сказала тётя, с улыбкой обращаясь и ко мне, и к Рейнару. – Ещё немного – и гости начнут требовать каких-нибудь глупостей, вроде исполнения обряда подвязки невесты или прощальных поцелуев.
Я не сдержалась и прыснула, представив, что кто-то из благородных гостей решит вспомнить традиции, и нам с Рейнаром придется бросать в толпу мои подвязки, а потом целоваться со всеми гостями, которым пожелается проводить нас в спальную комнату.
– Вы правы, фьера Монжеро, - сказал Рейнар и подал мне руку, вставая. – Лучше бы нам уехать. Виоль устала, ей надо отдохнуть.
– Очень разумно, - похвалила тётя. – Но лучше сделаем так – я уведу Виоль, вроде бы для того, чтобы освежиться, а через некоторое время вы, мастер, последуете за нами. Коляска уже готова и ждет на заднем дворе.
Мой муж кивнул и сел в кресло, поднеся к губам бокал с вином, а тётя потянула меня за собой, придерживая мою фату, чтобы удобнее было идти. Кто-то из гостей запротестовал, что невеста уходит, но тётя заверила, что невеста исчезает всего на четверть часа, не больше, а праздник тем временем продолжается.
Музыканты как раз заиграли популярную народную песенку, и гости захлопали в ладоши, дружно запев, поэтому на нас почти перестали обращать внимание. Мы с тётей Аликс зашли в дом и прошли черным ходом.
Сейчас мы с Рейнаром сядем в коляску и уедем в его дом на рябиновом холме… а там…
– Тётушка! – зашептала я, останавливаясь.
– Что такое? – спросила тётя удивлённо и встревоженно.
Темнота прибавила мне смелости, и я выпалила на одном дыхании:
– Мне страшно! Я совершенно не знаю, что делать, когда… когда окажусь с мужем наедине!..
Несколько секунд тётя молчала, а потом я услышала её тихий смешок.
– Ах ты, моя дорогая, - произнесла она ласково и наугад погладила меня по щеке.
– Не волнуйся, Виоль. Доверься своему мужу. Мастер Рейнар кажется мне мужчиной, достойным доверия. Идём, песня уже кончается… - и она повела меня дальше по коридору.
Это всё, что тётя могла сказать мне? Я почувствовала себя обманутой. Разве не полагалось мне узнать все тайны, о которых форкаты могли только догадываться и рассказывать шепотом всякие небылицы? Что происходит, когда мужчина и женщина оказываются в алькове?..
– Всё будет хорошо, - очень неутешительно заверила меня тётя, выводя во двор и усаживая в коляску, крытую тентом. – А вот и мастер Рейнар…
Мой муж в самом деле как раз появился. Он поклонился тётушке и сел рядом со мной. Кучер был мне незнаком, и когда он подхлестнул лошадей, направляя коляску, за нами тронулись двое верховых в камзолах королевской гвардии.
– Его величество поручил сопровождать нас, - пояснил Рейнар, когда я удивленно оглянулась.
– Очень щедро со стороны короля, - сказала я с сомнением, и мой муж еле заметно улыбнулся. – По-моему, его величество относится к вам благосклонно, - добавила я уже тише, чтобы нас не услышали кучер и сопровождающие.
– Всё верно, - подтвердил Рейнар и укрыл меня шерстяным покрывалом, которое до этого лежало в коляске, аккуратно сложенное. – Однажды я вылечил кое-кого, и его величество король до сих пор помнит об этом.
Это было сказано так, что я не осмелилась расспрашивать – кого же пришлось вылечить сартенскому палачу, кто был настолько дорог королю.
Коляска выехала за город, проехала по знакомой мне дороге, и вот уже мы подъезжаем к рябиновому холму.
– Здесь коляску придется оставить, - сказал Рейнар, когда мы остановилась у подножия холма.
Он спрыгнул на землю и помог выбраться мне. Тут же подвели черного коня под дамским седлом, и Рейнар легко усадил меня на коня, перебросив подол моего платья через лошадиный круп, чтобы не зацепился за валежник. Сам он взял коня под уздцы и повел его вверх по склону.
Темнота поглотила коляску и королевских гвардейцев, какое-то время я слышала ржание лошадей и звон конской сбруи, а потом остались лишь прохлада ночного леса и шелест листвы.
Конь ступал почти бесшумно и очень ровно, так что мне не пришлось прилагать особых усилий, чтобы удержаться в седле. А может, в этом была заслуга не коня, а его хозяина, который шел по тропе вверх так уверенно, будто видел в темноте не хуже кошки.
Я с трудом могла разглядеть Рейнара, ведущего коня под уздцы, но зато в моей памяти с необыкновенной ясностью всплыла стычка со Сморретом. Рейнар ударил его. Сильно, жестоко. Да, он может быть жестоким. Со мной Рейнар всегда был нежен, и поэтому я постоянно забываю, что он – палач, убийца. Сегодня за праздничным столом он так сильно сжал мою руку… Но в этом жесте не было жестокости. Ничуть не было. В груди всё сладко затрепетало, когда я вспомнила, как он захватил в плен мою руку. Что это если не волшебство, о котором форкаты рассказывают друг другу шепотом, фантазируя и мечтая?.. И что я почувствую, когда сартенский палач захватит в плен меня?.. Сделав своей…
Впереди засиял мягкий оранжевый свет, и мы оказались перед домом, над крыльцом которого горел фонарь, указывая путь. Дверь был распахнута, и в прихожей тоже горели светильники – как будто нас ждали.
Рейнар остановил коня, помог мне опуститься на землю, а потом подхватил меня на руки.
– Мужу полагается перенести жену через порог своего дома, - сказал он и поднялся по ступеням.
Я обняла его за шею, когда он переступил порог, и старалась дышать ровно, чтобы не было заметно, как я волнуюсь и… боюсь.