Жена русского пирата
Шрифт:
Ян уже ничего не понимал.
— Подождите, Зайка… Зоя, давайте с вами дойдем до сквера и посидим на скамейке. Вы мне не спеша все расскажете.
— Вообще-то у меня скоро урок, но если недолго, минут пять…
— Понимаете, Зоя, — проговорил Ян, когда они разместились на скамейке подальше от людских глаз, — я знаю только, что Светлана арестована. Почему и за что — расскажите вы.
Зоя понимающе взглянула на парня.
— Тогда, конечно, вам непонятно… Света читала детям стихотворение Гумилева.
— И все? — изумился Ян.
— Гумилев — поэт, чьи книги были уничтожены, а он сам расстрелян за участие в контрреволюционном заговоре.
— Ну и что же?
— Как вы не понимаете! Гумилев — запрещенный поэт. Читать его ученикам — это как бы не соглашаться с мнением правительства… Это рассматривается как распространение среди учеников вредного влияния буржуазной идеологии…
— А вы сами Гумилева читали?
— Что вы? — её рука дрогнула в попытке перекреститься. — Я бы побоялась. Я в Москву-то из такой глухой деревни приехала! Месяц добиралась, думала, вовек не доеду! Как глянула на дома да на проспекты широкие, умных людей послушала… Эх, думаю, Зоя, какая тут учеба? В таком городе тебе и улицы подметать не доверят. А поглядите: институт закончила, в Москве работаю. У нас в деревне говорили: живи тихо — не увидишь лиха. Раз запрещено, значит, нельзя! Сверху легко плевать, попробуй, снизу плюнь…
Ян поднялся со скамейки, не дожидаясь, пока это сделает сама девушка.
— Извините, Зоя, что задержал так долго. Вы торопитесь, а пять минут давно прошли.
Она с сожалением взглянула на парня, но тут же поднялась и распрощалась.
— Поверьте, все будет хорошо!
"Хорошо! — передразнивал её про себя Ян, шагая к общежитию. — Дура наивная! Тебя бы в ту камеру!"
Он и сам не понимал, отчего так разозлился. Действительно наивная, да разве только она одна? Сколько раз он слышал от своих же товарищей-студентов, что невиновных не сажают, а если и расстреливают, так только врагов… Ну и какой же враг Светка?.. У этой Зайки только одно на уме. Посмотрела на него так, как и многие девушки до нее: мол, вместо того, чтобы оценить её красоту, он мудрствует и попусту тратит время.
Теперь пришла пора посоветоваться со Знахарем (или со студентом Петром Алексеевым). Петр был их ровесником, а казался умудренным опытом седым старцем по манере ходить не спеша, говорить медленно и весомо, ничему не удивляться и, выслушав любую, самую невероятную историю, пробормотать:
— Знамо дело!
Кличку ему долго придумать не могли. Даже сам Поэт, который ввел эту традицию, ломал голову, пока на очередное алексеевское "знамо дело" он не разозлился:
— Ничего тебе не знамо! Тоже, знахарь нашелся!
Кличка прижилась ещё и потому, что Знахарь был приверженцем народной медицины и в его большом деревянном чемодане имелся уголок с травами в полотняных мешочках: от простуды, от зубной боли, от изжоги…
— Зачем ты в хирурги пошел? — приставал к нему Скальпель. — Посмотри, у терапевтов какие девушки красивые!
— Трава-то не всяку болезнь берет, порой и резать приходится. Зато что лучше травушки раны заживляет?
— Для этого у медицины лекарства есть!
— Лекарства больному человеку кровь засоряют, выздоравливает он куда медленнее…
— Господи, — стонал Скальпель, — да ты же дремучий мужик, а не передовой советский врач! И правда Знахарь!
— Я согласен, чтоб ты был передовым, а я уж в народных лекарях похожу!
Несмотря на внешнюю простоватость, Знахарь был вовсе не прост и, провоевав три года в Красной Армии, знал много такого, что другим студентам и не снилось!
Полгода назад Знахарь побывал на допросе в ОГПУ. Арестовали профессора, у которого тот учился, по обвинению в умышленно неправильном лечении какого-то военачальника. Знахарь после рассказывал Яну в лицах, как он изображал из себя тупого забитого студента, так и не понявшего, что от него хотят. Ян, нахохотавшись, посетовал, что Знахарь не в ту область направил свои способности — театр терял великого актера, — а Петр вдруг расплакался как маленький: ему было жалко любимого учителя, который пропадал по наговору ни за понюх табаку…
Больше Яну посоветоваться было не с кем. Знахарь сидел на лекции, благо в большой аудитории и с краю. Ян подкрался к нему на корточках, и они вдвоем, так же пригнувшись, в коридор и вылезли.
— Скажи спасибо, Корецкий свой учебник слово в слово пересказывает, а то так бы я тебе и вышел, — ворчал Знахарь. — Когда ты видел, чтобы я с лекции удирал? Это ты все утро где-то шлялся…
— Светлану арестовали.
Знахарь замер на полуслове, в его глазах мелькнуло отчаяние.
— Опять!
Студенты шутили, что Знахарь тайно влюблен в сестру Яна, но тот не обращал внимания. Выходит, правда.
— Да-а, заведутся злыдни на три дни, а до веку не выживешь, — как показалось, невпопад сказал Знахарь. — Убила кого, ограбила?
— Запрещенные стихи детям читала.
— Раньше революционеры за запрещенную литературу сидели, теперь других за то же сажают?
— Выходит.
— И что ты решил?
— Хочу на Лубянку сходить. Может, удастся её вызволить?
— Как?
— Еще сам не знаю.
— Дай бог нашему теляти волка поймати! А если и тебя возьмут?
— Меня-то за что?
— За то, что поддерживал с нею связь. Разделял её убеждения. Помогал распространять среди студентов чуждую нам литературу… Мало ли!
— Что же, у меня выхода нет?
— Нас всех приговорили к счастью.
— Как ты не понимаешь: если я не пойду, всю жизнь буду чувствовать себя подлецом!
— Я тебя понимаю, — Знахарь будто сник весь. — Мне самому все время кажется, что я мог сделать что-то для Михаила Ивановича… Иди. Бог не выдаст, свинья не съест!
— Спасибо. Если что, книги мои, рубаху новую себе бери. Завещаю.
— Будет-то раньше смерти умирать!
Ян думал, что пройти в ОГПУ ему сразу не удастся, но едва юноша назвал свою фамилию, как его тут же пропустили. Дежурный подробно объяснил, где пятый кабинет, в котором его ждет следователь Гапоненко. Ян легко нашел дверь и постучал. Какой-то военный, стоявший спиной к нему, запирал сейф.
— Моя фамилия — Поплавский, — сказал он военному.
— Надо же, как мне сегодня везет! А ведь я только что отдал приказ о твоем аресте!