Жена русского пирата
Шрифт:
— Получается, что до гарема её не довезли, а тот, кого я все эти годы считал погибшим, живет и здравствует в Москве! Неужели Флинт — предатель? Думает уйти от возмездия?..
Черный Паша продолжал разговаривать сам с собой, так что Ян даже обеспокоился: здоров ли он?
— Дмитрий Ильич!
— Не мешай! — он сел за стол и стал быстро писать. — Поставь свою подпись вот здесь… Да не бойся, я написал, что ни в чем предосудительном Светлану Крутько ты не замечал. Думаю, её завтра выпустят, если, конечно, что-нибудь новенькое не откроется… Послушай, а её директора школы случайно не ты… того?
— Его убили?
— Нет, он сам вроде как с ума сошел. Ни с того ни с сего…
Он посмотрел на юношу.
— Раз не ты, так что и говорить на эту тему? Видишь, какие странные вещи случаются в этом деле! Правда, никто не связывает их между собой, но, по-моему, все неспроста. Директор написал на Светлану донос, а теперь так кстати с катушек съехал! Получается, единственный свидетель был, да и тот, как выясняется, сумасшедший… Ты, конечно, ничем мне помочь не можешь? Ладно, не делай такое невинное лицо, все равно не поверю… Так и быть: иди пока, учись! Стране нужны хорошие врачи, а ты, как я узнавал, учишься на "отлично".
Едва за Поплавским закрылась дверь, майор приказал дежурному привести к нему арестованную Крутько. До сих пор он знал её только по материалам дела, теперь нужно было познакомиться воочию.
— Товарищ майор, арестованная Крутько доставлена, — проговорил охранник, пропуская в кабинет женщину неописуемой красоты: Гапоненко от неожиданности даже привстал, его привел в чувство лишь вид топтавшегося у двери охранника.
— Спасибо, идите, — отпустил его следователь и предложил женщине, указывая на стул: — Садитесь!
Несомненно, двое суток ареста сказались на внешности Светланы Крутько не лучшим образом, но её яркую, какую-то дикую красоту стереть было невозможно. Темные круги под глазами от перенесенных страданий и бессонницы — после попытки охранника изнасиловать её она боялась закрыть глаза — ещё больше увеличивали их. Необычной миндалевидной формы, но не как у кореянок или башкирок, а широкие желто-зеленые глаза степной кошки. Волосы её, даже без расчески, почти не примялись, а пушистым медным облаком обрамляли её усталое осунувшееся лицо. Курносый нос придавал ему несвойственную обстановке задорность, а великоватый, с точки зрения знатока классической красоты, рот был по-девически припухлым и свежим. Давно Черный Паша не получал такого удовольствия от созерцания красивого женского лица! И в Наркомате иностранных дел, и здесь, в ОГПУ, женщины чаще всего старались походить на мужчин: были строгими, деловитыми, беспощадно уничтожали в себе даже намеки на женственность; многие курили папиросы, отчего выглядели лишь товарищами по работе, а никак не представительницами прекрасного пола.
Оказывается, он подсознательно тосковал по женственности. Прежде Дмитрий находил её в Катерине, жене и любимой женщине, но постоянная занятость сделала и её сухой и неэмоциональной. Теперь, чтобы добраться до ещё тлеющего внутри огонька, ему приходилось сгребать сверху все больше пепла…
"Интересно, — вдруг подумал он, — согласилась бы эта красавица стать моей любовницей в обмен на свободу?"
Представил её в своих объятиях и тут же устыдился: дожил! Покупать женскую признательность, точно низкий торговец. Или он сам как мужчина уже и неинтересен? Потому только спросил её, странно неподвижную и безучастную:
— Вам плохо?
Она подняла на него полный душевной муки взгляд:
— А разве в этих стенах кому-нибудь бывает хорошо?
Он порадовался за нее: не сломалась, держится, но уже устала. Дорогая хрупкая игрушка попала в равнодушные жестокие руки!
Между тем Светлана, почувствовав его интерес, решила, что её опять ждет унижение. Страх было взялся за нее, но она до крови закусила губу, чтобы прийти в себя и приготовиться дать отпор.
— Я читал протокол вашего первого допроса, — спокойным будничным голосом сказал следователь без всякого намека на флирт. — Вы сказали, что прочли ученикам всего одно стихотворение, которое нашли в каком-то старом журнале, и не знали, что этот поэт запрещен.
— Да, я так говорила, — кивнула Светлана, удивленно глядя на него: она представляла себе всех огэпэушников такими, как допрашивающий её прежде капитан — наглый и самоуверенный; он делал ей всяческие грязные намеки, уверенный в своей полной безнаказанности. Неужели этот следователь не будет вести себя так же? Собственно, про старый журнал она придумала уже на допросе и про то, что не знала, кто такой Гумилев… Она повнимательнее взглянула на сидящего по другую сторону стола мужчину. Говорят, у неё кошачьи глаза, но и у этого майора глаза такие же дикие, желто-карие, блестящие, той же породы, что и у нее… Он смотрит и ничего не говорит, но Светлана уже отразилась в его зрачках — почему это вдруг её обрадовало? Впервые за всю жизнь её взволновал взгляд не мужа, а постороннего мужчины!
— Как мне вас называть? — запинаясь, спросила она.
Ее волнение передалось и ему. Он хотел сказать сурово: "Гражданин следователь", а сказал мягко:
— Дмитрий Ильич.
— Дмитрий Ильич, — молодая женщина помедлила, прежде чем задать ему вопрос, — вы тоже считаете меня виноватой?
Следователь пожал плечами.
— Разберемся, — он твердо решил держаться.
— Вот что… напишите-ка на бумаге это самое стихотворение.
— Полностью? — изумилась она.
— Полностью.
Он уже знал, что ему делать. Скрепя сердце отправил Светлану в камеру — до ночи ей вряд ли что-нибудь угрожает! — и поспешил в кабинет самого Петерса, оправдываясь своей неопытностью: потревожил такого человека! Подробно доложил ему обстоятельства дела. Так, как он его видел. Директор школы подслушивал под дверью класса… То, что он сошел с ума, Гапоненко придержал на крайний случай.
— Под дверью? — брезгливо переспросил Потере.
— Видимо, учительница ему нравилась, а взаимности он от неё не дождался, вот и решил отомстить. Услышал фамилию — Гумилев. Знал, что она из запрещенного списка, и настрочил донос… А Крутько рассказывала детям о пиратах и в качестве иллюстрации прочла стихотворение, увиденное ею накануне в каком-то старом журнале.
— Что за стихотворение? — спросил Потере.
Майор молча подал ему листок. Тот быстро пробежал его глазами.
— И только-то? Это я и сам знаю наизусть.
Он выразительно продекламировал:
…И взойдя на трепещущий мостик,Вспоминает покинутый порт,Отряхая ударами тростиКлочья пены с высоких ботфорт.Или, бунт на борту обнаружив,Из-за пояса рвет пистолетТак, что сыпется золото с кружев,С розоватых брабантских манжет…