Жена в лотерею
Шрифт:
— Потому что они всю дорогу отравляли мне жизнь, — легко вступила в диалог леди. — Да и не только мне, но и моей матери. И бабушке. И прапрабабушке тоже. Ох уж это семейство Пайков с их обережным даром, передающимся по женской линии! Всегда боролись с нами и всегда проигрывали. И все-таки определенные неудобства их магия доставляла. Порой. Порой защита включается, порой нет… Ничего особенного. Но, тем не менее, я рада, что на Талуле род обережников-Пайков прервался. Она больше не может вкладывать в этих кукол свою защитную магию. У Пайк остались
Смысл ее слов дошел до меня не сразу. Но слово «оберег» заставило скованные льдом шестеренки в голове работать быстрее.
— Минуточку… Так куклы Талулы Пайк не несут зла? Наоборот — это обереги?
— Были, — поправила женщина и кинула последнюю куклу в огонь. — Не такие сильные, как твои, конечно, но все-таки…
— Они ОБЕРЕГАЛИ от мары, а не призывали ее?
— Ну, они сбоили — когда оберегали, а когда нет. Порой прорываться через их защиту было даже интересно, — доброжелательно пояснила женщина. — Но, как я уже сказала, бедная Та-лулу далеко не такая мощная берегиня, как ты… Эти куклятки и в подметки не годились твоим мишкам. Ну и потом, далеко не такие симпатичные. Я не удивлена, что у нас в городе появился на плюшевых медведей такой бум.
Внезапно на руках леди появились изящные черные перчатки, а затем возник игрушечный медведь, в котором я узнала Дамианоса — того самого мишку, которого я сшила для Брианны. И с которым она не расставалась.
Женщина крутила его в руках, разглядывая со всех сторон.
— Хорошая работа, — кивнула она и пристально взглянула на меня. — Ты в курсе, что если бы не перчатки из драконьей кожи, пропитанные несколькими видами зелий, мои руки бы сгорели дотла? Не вовремя ты явилась в наш мир. Очень не вовремя, Яна Ершова.
Я поймала себя на мысли, что настолько привыкла к Цици, что собственное имя звучит непривычно, как чужое. И почему-то совсем не удивилась, что она знает, что тело, в котором я нахожусь, изначально принадлежало не мне.
— Ну что ж, так всегда… — продолжала женщина. — И четко выверенный план, который вынашиваешь много лет, обязательно нарушит какая-нибудь глупая мелочь… Недоразумение. Все сразу идет наперекосяк. Впрочем, это хоть и досадно, но поправимо.
Пока она говорила, ее черные ногти удлинялись и заострялись… И вдруг женщина распорола медведя Брианны этими страшными когтями и швырнула в огонь точно так же, как и кукол Пайк.
Я вскрикнула и бросилась к огню — но достать Дамика уже не могла. Я могла только с ужасом смотреть, как он чернеет и корчится, как он сгорает в пламени и испытывать при этом почти всепогорщающее отчаянье. Как будто ничего хорошего больше в жизни не будет.
Сноп зеленых искр улетел в небо, и я повернулась к темной женщине. Теперь ее лицо не казалось мне прекрасным. Его черты вытянулись, заострились, и она стала напоминать хищную птицу.
— Мара — это ты.
Неведомо
— Ну да, — улыбнулась она и поднялась в воздух, похожая на гигантскую летучую мышь. — И что?
— Я знаю, что ты могла бы попытаться… излечиться. Исправить свою природу. Неужели тебе нравится приносить кошмары в чужие сны? Пугать детей?
— От детей исходит очень чистая энергия страха. Сладкая, вкусная и питательная. Она напитывает меня сверху донизу. Зато со взрослыми интереснее, — добавила мара, кружась надо мной. — Ты говоришь, что я должна излечиться, но я не больна. Такова моя природа. Ее не изменить.
В моей голове тот час же вспыхнуло имя, которое я услышала от леди Марв на собрании клуба вышивальщиц.
— Оливия Максвел! Она смогла стать нормальной.
— Оливия Максвел? — мара явно была позабавлена. — Ты, как и все, поверила в эту сказочку? Дочка потомка отца-основателя только сделала вид, что отринула свою природу. Потому и уехала. Но не на юг, как все думают, а, наоборот, на север. Впрочем, там тоже много городов и деревень. И детей тоже много. Она нигде надолго не задерживалась. Потому и не возбуждала подозрений.
— Ты так много про нее знаешь… — прошептала я.
Черные крылья мары хлопали прямо надо мной, обдавая ледяным воздухом. Хотелось опуститься на корточки, обнять себя руками и спрятать голову в коленях, лишь бы не видеть этого парящего в небе темного силуэта.
— Разумеется. Разумеется, знаю, — издеваясь, повторила она. — Ведь моя девичья фамилия — Максвел.
— Ты ее дочь… Ты сюда вернулась…
— Меня всегда тянуло в родные места.
— Неужели ты не хочешь все исправить?
— Мне нечего исправлять, Яна Ершова. Кошмары — наша марная природа, наше нутро. Вот и дочь моя скоро станет такой. Я ждала, когда она войдет в возраст, когда ее можно будет инициировать. Что ж, этот час настал. Мне ничего не нужно исправлять, Яна Ершова… Кроме тебя. Ты ворвалась в жизнь Тео, как ураган. Нашила своих медведей, навела свои порядки. Украла доверие Брианны. Ты — недоразумение, досадная помеха… А помехи, как ты знаешь, устраняют.
Мое горло свел резкий спазм боли. От ужаса, который наводила эта женщина, я в буквальном смысле не могла дышать.
Этого просто не может быть. Не может…
— Знаешь, я никогда не любила его так, как он меня, — задумчиво продолжила мара. — Марна природа сильнее любви. Даже материнской, не говоря уже о любви к мужчине. А он был для меня лишь средством вернуться сюда, в этот город, и не вызывать подозрений. Не подумай, что я ревную… И все-таки я бы предпочла остаться в его жизни единственной и неповторимой. Да, так и будет. Уверена, он быстро забудет тебя, и вспомнит, как любил меня. Ему все же лучше быть вдовцом. Вот видишь, как печально для тебя выходит, Яна… Нет тебе места в этом мире. Везде ты мешаешь.