Жена в придачу, или самый главный приз
Шрифт:
— Эти «штуки» зовутся машинами, — раздалось подле меня. — Жители этого мира используют их как одно из средств передвижения. Крайне сложные технологии, создаваемые без капли магии.
«Откуда такая информация?» — уже собралась спросить я, но вовремя себя одернула.
Пускай подавится своими секретами. А я тоже буду молчать.
Долго высидеть, ничего не делая и не говоря, у меня не получилось. Так называемые машины продолжали непрестанно гудеть, будто назло пробуждая одно из моих самых ярких качеств — любопытство.
Поэтому
Помимо машин по дороге то и дело проезжали их двухколесные сородичи, отличающиеся огромной скоростью. На управляющих ими людях были надеты большие металлические шлемы, каких в нашем мире точно не было. Тем не менее, это были именно шлемы — сей момент был понятен как дважды два.
Еще мне понравились красивые вывески на зданиях — правда, из написанного на них я не разобрала ни слова. Язык был незнаком.
— Ты, определенно, установила рекорд, моя прелесть, — неожиданно нарушил повисшую между нами тишину Олдер. — Столько времени молчать для тебя, должно быть, сложно.
Судя по интонации, к нему вернулось благостное расположение духа, но я намеревалась идти на рекорд и дальше.
Он подошел сзади — незаметно, бесшумно, и прозвучавшие прямо возле уха слова вызвали неконтролируемую дрожь:
— Это даже романтично, не находишь? Мы заперты здесь одни. Отрезаны от всех миров…
С такой точки зрения рассматривать наше положение мне в голову еще не приходило.
— Не нахожу, — отрезала я, но получилось не так уверено, как хотелось.
Вопреки моей воле и нежеланию поддаваться, сказанное прочно отпечаталось в сознании, проникло буквально под кожу и впиталось в кровь. Присутствие за своей спиной Олдера я ощущала слишком явно. Он больше ничего не говорил, даже не прикасался, но этого и не требовалось, чтобы меня сковало напряжение. И неконтролируемое волнение, заставляющее пересыхать горло и, сжимая пальцы, впиваться ногтями в ладони.
Я не верила Олдеру — по крайней мере, не верила до конца. У этого сильнейшего боевого мага в шкафу имелся не один десяток скелетов, показывать которые он явно не намеревался. И было бы глупо поддаваться его чертовой притягательности, которую было так же глупо отрицать.
Мне никогда не приходилось испытывать подобного. Первые подростковые поцелуи с Эгри, когда мы просто хотели узнать, что это такое — поцелуй, давно померкли. Поползновения со стороны Трэя не вызывали ничего, кроме раздражения, а когда ему удавалось позволить себе лишнее — злости.
Но Олдер…
— Еще немного, и я поверю, что сумел отнять дар речи у самой Фелиции
И не единожды, гартах бы тебя сожрал!
— Еще немного, и я поверю, что сумела всерьез заинтересовать самого Олдера Дирра, — ответила ему в тон.
В тот же момент его ладони оказались на моих предплечьях, медленно скользнули вниз, и я услышала вкрадчивое:
— А ты до сих пор сомневаешься?
Добравшись до запястий, Олдер поддел рукава моей туники и снова двинулся вверх — теперь касаясь мгновенно покрывшейся мурашками кожи. Остановить это хотелось настолько же сильно, насколько предательски хотелось продолжить.
Сила воли победила прокатившуюся по телу сладкую волну. Резко отдернув руки, я круто развернулась, но сделала только хуже. Олдер находился немыслимо, непозволительно близко — настолько, что я могла увидеть собственное отражение в его глазах.
Глазах, отливающих расплавленным золотом. Глазах, смотрящих так, как до этого не смотрели ни одни другие.
— Пусти, — выдохнула я, утратив силы от них оторваться.
Сквозь смешок прорвались глубокие хриплые нотки:
— Разве я держу?
Пересечение наших взглядов можно было назвать невидимой битвой, хотя скажи мне кто-нибудь такую фразу ранее — я бы только посмеялась над ее пафосом.
Но это действительно была битва. Скрещение незримых клинков, разговор, для которого вовсе не обязательно озвучивать слова.
Сердце колотилось неистово, в мыслях проплывали яркие фрагменты нашего небольшого, пережитого вместе прошлого: в лесу, на базе, нежное касание губ и властные объятия, от которых сбивается дыхание, и обращается в лаву кровь.
Не отрывая взгляда и словно читая мои мысли, Олдер приподнял меня за подбородок и коснулся большим пальцем губ. Очертил контур, вынуждая их приоткрыть, и глухо произнес:
— Ты совсем на него не похожа…
Не дав мне опомниться и вникнуть в смысл сказанного, поцеловал — внезапно, ярко, страстно почти до болезненности. Я обрушивала на себя сотни тысяч проклятий, ругала, как могла, но сопротивляться охватившему меня наваждению оказалась не в состоянии. Не способная противиться горячим губам, сминающим мои, рукам, чувственно скользящим по спине, я таяла точно лед под натиском солнца — прекрасного, но смертельного.
Неизвестно, чем бы закончилось это безумие, если бы не раздавшийся рядом шум, вернувший меня к реальности — странной немыслимой реальности, в которой мы оказались заперты до заката.
Не сдержав тихого стона, я отстранилась и точно в тумане посмотрела на находящееся напротив лицо. На четко очерченные губы, твердую линию подбородка и темные брови, под которыми сверкали карие глаза — действительно сверкали…Точно затопленные разлившейся золотой рекой, впитавшие в себя все ее переливы и блеск.