Жена журавля

Несс Патрик

— Растения — для эмоциональных слюнтяев, — ответила она, не поднимая головы от стола и делая вид, будто продолжает работать над тем, чего еще и не начинала.

— Я заметил, — сказал он. — Для вас — бумаги.

Он положил документы на край стола. И застыл в ожидании. Она медленно подняла голову, пробуя себя в роли босса, указывающего подчиненному, что его присутствие более нежелательно.

— Мэй Ло напрашивалась на прием…

— И что ты ответил?

— Что вы, насколько я знаю, ужасно заняты, что на этой неделе у вас, похоже,

свободного времени нет и что вы, в принципе, не устраиваете приемов. — Джейсон ухмыльнулся, и глаза его вспыхнули. — Она сказала, что поверить в это не может.

Весь месяц Аманда подыскивала предлоги для его увольнения, но сейчас просто откинулась в кресле и спросила:

— Ты кого-нибудь любишь, Джейсон?

В глазах его на секунду мелькнуло удивление, но он тут же ухмыльнулся:

— Осторожнее, мисс Дункан. Вы же не хотите, чтобы вас обвинили в сексуальном домогательстве?

— Я о любви,Джейсон. Не о сексе. Твоя реакция, к сожалению, очень много о тебе говорит. Я понимаю этот сарказм, но моя фамилия Лоран. Официально я этого не отменяла.

Теперь ему явно захотелось уйти.

— Это все, мисс Лоран?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Потому что это не вашего ума дело.

Она постучала по нижней губе авторучкой — анахронизмом, который Фелисити Хартфорд пыталась запретить по всей конторе, якобы потому, что в нашевремя вся работа должна выполняться в электронном виде, но на самом деле чтобы насладиться тем, как это всех достанет. Сама же идея принадлежала Аманде.

— Видишь ли, Джейсон, — сказала она. — Считать людей идиотами — не самая плохая идея. Потому что в целом, да, они действительно идиоты. Но не все. Вот где можно очень легко ошибиться.

— Аманда…

— Мисс Лоран.

— Ты ненавидел столь многих людей, что в итоге стал ненавидеть всех на свете.Включая себя самого. Но в том-то и фокус, пойми. Фокус, который помогает выживать. Для этого нужно кого-то любить.

— Ох, я вас умоляю…

— Не всех подряд, это бы тоже сделало тебя идиотом. Но кого-нибудь — обязательно.

— Мне нужно ид…

— Я, например, люблю своего сына, отца, отчима и бывшего мужа. Что в целом немного больно, ну да ничего, справляюсь. Еще я любила невесту моего отца, но она умерла, и от этого мне тоже больно. Но в этом и заключается риск любви. — Она подалась вперед. — А еще я люблю своих подруг, которых на данный момент у меня всего две: стервознейшая из кадровых стерв за всю историю подбора кадров и женщина по имени Мэй Ло. Не суперженщина, соглашусь, но она — моя.И если ты еще хоть раз позволишь себе заговорить о ней в таком тоне, я расплющу твою несомненно сияющую задницу об этот паркет так, что твоя походка будет веселить окружающих до конца твоей жизни.

— Вы не можете так со мной говорить.

—

Я только что это сделала, — улыбнулась она. — Убирайся. Найди себе уже кого-нибудь для любви.

Он ушел, разъяренно фыркая. Или все-таки не увольнять его? Может, было бы куда забавней держать его на поводке и наблюдать, как он пресмыкается?

О, боже,думала она. Ужасный из меня выйдет начальник.

Но продолжала улыбаться.

Отперев ящик стола, Аманда снова взглянула на табличку. Та по-прежнему трогала за душу — также сильно, как и в тот день, когда Кумико вручила ей в парке этот самый невероятный из подарков.

Кумико,подумала она и положила руку на живот.

На свой все еще плоский живот. На свой небеременныйживот.

Ибо из всех важных вещей, которые можно вообще обсудить, важнейшим было именно то, что сказала ей Кумико в недрах инферно.

Дым, пожиравший дом Джорджа, когда Аманда проникла туда, оказался чудовищем. Находиться в нем — все равно что утопать в кипятке, который при этом живой, яростный, агрессивный, который хочет убить тебя — вот чем был этот дым от бушующего огня, не похожий ни на что иное, кроме себя самого.

— ДЖОРДЖ! — закричала Аманда, но успела сказать только «Дж…», и кашель скрутил ее.

Через два шага от входа она задыхалась, через четыре ослепла. Но самое страшное — теперь, уже в доме, она не понимала, что делать дальше. Она ругала себя за все это нелепое геройство и боялась теперь до смерти — не только за отца и Кумико, но и за Джея-Пи, оставшегося снаружи без нее. Она не могла бросить его, но также не могла бросить отца умирать так бездарно, сгорать, как спичка, во всей этой агонии. Неспособность решиться на что-либо вбила ее в ступор и оставила всего несколько секунд на то, чтоб не сдохнуть.

И тут обвалился потолок.

Огромная балка рухнула ей на голову и сбила с ног. Мир провалился во мрак.

Чуть позже, в отрезке времени, который навсегда останется дырой в ее жизни, чья-то рука помогает ей подняться. Рука эта нежная, но сильная, ей невозможно сопротивляться. Аманда кое-как встает, ее голова раскалывается, а тело покрыто сажей и копотью, но, как ни странно, совсем не обожжено, несмотря на пламя, что бушует вокруг нее.

Она смотрит Кумико в глаза — золотистые и печальные, как рождение мира.

Кумико протягивает руку и кладет ее Аманде на живот.

— Ты не беременна, — говорит она. — Мне очень жаль.

— Я знаю, — отвечает Аманда. — Я сделала тест.

Огонь и дым ревут, но как будто чуть тише, образуя для них безопасный карман в своем вихре.

— Ты думала, это даст тебе связь, — говорит Кумико.

— Да, — отвечает Аманда печально. — Надеялась.

— Но ты и так уже связана. Со многими.

— Не так уж и с многими.