Жена журавля

Несс Патрик

— Этого достаточно.

И Кумико поворачивается к телу на полу. Аманда смотрит туда же, — и сразу понимает, кто это — или кто это должен быть, — но на секунду ей кажется, что это уже не важно.

Пламя еще бушует, но уже не так яростно, постепенно сникая и становясь все прозрачнее.

Кумико прижимает ноготь к груди Аманды, проводит по ее джемперу черту. Расползается ткань, а затем и кожа на ее груди. Аманда видит собственное сердце.

Оно больше не бьется.

— О, черт! — говорит она. — О, черт!

Ничего не отвечая,

Кумико протягивает руку, извлекает сердце и взвешивает его на ладони.

— Это ритуал прощения, — говорит она, смыкая пальцы над сердцем Аманды. Между пальцев вспыхивает сияние, а когда она вновь раскрывает ладонь, сердца там больше нет. — И это.

Кумико чертит такую же линию на себе, и ее грудь распахивается, обнажая ритм ее золотого сердца. Она извлекает его из себя и плавным движением хочет погрузить во тьму раскрытой груди Аманды.

Аманда хватает ее за руку:

— Мне нельзя. Тебенельзя…

— И все-таки мы это сделаем. Возьми мое сердце. Прости его. Сделав так, ты простишь нас обеих. И нет ничего, в чем мы обе нуждались бы больше.

Она снова движет рукой, и Аманда не противится. Кумико помещает свое сердце в грудь Аманды, и его золотое сияние пробивается даже сквозь шрам, когда Кумико запахивает рану.

— Но как же ты? — спрашивает Аманда, заглядывая в ее глаза.

— Все закончилось, — говорит Кумико. — Наконец-то. Я свободна.

Они оставляют на полу коридора тело, которое выглядит по-другому. Совсем по-другому, навечно. И Кумико ведет Аманду сквозь пламя, сквозь пылающие стены гостиной и кухни, хотя стены и кажутся нетронутыми огнем и главный враг — дым, не огонь.

Они добрались до края огня — туда, где открылась дверь в мир снаружи.

— Тебе нужно сделать лишь шаг, — сказала Кумико. — Только скажи себе «да».

Аманда вытянула салфетку из пачки на столе и вытерла слезы.

…Внезапно она обнаружила, что стоит снаружи дома перед черным ходом из кухни, вся в саже и копоти, но целая и невредимая. От удара балкой и дыма в легких она еле держалась на ногах, но при виде Джея-Пи словно очнулась от забытья. Она увидела отца, лежащего на траве. По-прежнему неведомо как появившуюся здесь Рэйчел. И вдохнула по-садистски морозный, но гостеприимно-свежий ночной воздух.

Пожарные приехали позже, и их командир с большим уважением в голосе сообщил, что на полу в коридоре было найдено сильно обгоревшее тело человека, погибшего от обрушения потолка или, возможно, от падения из комнаты второго этажа.

Аманда и Джордж плакали вместе. Как потом случалось еще не раз…

— Ты в порядке? — спросили ее.

Аманда плотно закрыла ящик стола и сквозь слезы улыбнулась Мэй:

— Да. Просто… Нахлынуло, сама понимаешь.

Мэй понимающе кивнула:

— Ну, и как тебе в новом кабинете?

— Спокойно. Как я и люблю. У тебя тоже скоро будет свой. Не зря ж я теперь раз в неделю обедаю с властью.

Мэй снова кивнула:

— Слушай, а давай вечером на час позже встретимся? У нашей сиделки сегодня урок кларнета, и я еще не решила, что надеть…

Джей-Пи гостил у отца во Франции;

хотя его постоянные сессии с матерью по скайпу и убедили Генри, что даже неделя без дома — это слишком долго, Джей-Пи, несомненно, оттягивался там, как мог. Следующую такую же неделю они запланировали на лето. Поэтому Аманда и Мэй тоже решили гульнуть на всю катушку. Не то чтобы каждая из них ждала этого с нетерпением, но если все закончится дома, на диване с вином и теликом, кому плохо?

— Давай, — согласилась Аманда. — Но только не отмазываться! Мы все равно идем!

— Ну конечно, — ответила Мэй и ушла.

Аманде же сегодня предстояла еще куча дел. Оказалось, что Рэйчел на этой должности работала просто великолепно, и этого уровня Аманда решила ни в коем случае не опускать.

Но сначала она достала мобильник.

Даже раскрыв Джорджу тайну своей таблички, она все-таки не могла рассказать ему о своей галлюцинации в пылающем доме, о рухнувшем потолке и странном видении (или что это было), которое провело ее сквозь огонь наружу и спасло ей жизнь самым невероятным образом. И все-таки, набирая самый часто вызываемый номер на своем телефоне, она непроизвольно ощупала свободной рукою грудь.

Нет, никакого шрама там не было. Нет, она не верила в то, что внутри нее теперь бьется золотое сердце. И что из горящего дома ее вывел призрак Кумико.

Но, возможно, она допускала, что, когда в дом вошла Смерть, ее мозг вызвал Кумико, и та появилась, чтобы унять ее страх, чтобы выполнить все так, как нужно, чтобы дать ей шанс выжить.

А это уже нечто. И даже гораздо больше, чем нечто.

И поэтому она захотела поговорить с отцом — ни о чем конкретно, просто услышать голос отца, погрустневшего и постаревшего даже за этот месяц. Она захотела услышать, как он зовет ее по имени. И как они оба произносят имя Кумико.

Она слушала гудок за гудком. Со своими пока еще не зажившими ногами он может долго добираться к столу, портфелю… или где там еще он оставил свой мобильник на этот раз. Не страшно. Она подождет.

Она хотела поговорить с ним — ну да, опять о любви. И о прощении. И о сердцах, которые бьются и разбиваются.

Наконец в трубке кликнуло.

— Милая! — обрадовался отец, и этой радости хватило бы на тысячу страждущих.

Мысля реалистично, он знал, что больше никогда ничего не вырежет. Да пока и не пытался, конечно. Слишком скоро, слишкомнедавно. Любой случайный взгляд на замусоленный покетбук в эти дни пребольно колол его сердце. Но даже если это уже прошло— а он знал умом, что так оно и есть, хотя и понимал, что знать и ощущать — вещи слишком различные, что и составляет, наверное, главную проблему всех людей его сорта, — он не мог представить себя снова вырезающим нечто, не зная заранее, что должно получиться в итоге. Любая нарезка конечно же без неепревращалась в ничто. В глупую поделку, которая не значила ни черта.