Женатые холостяки
Шрифт:
— От того в семье вашей и по сей день лиха беда живет, что грешишь всяк день, и никто до сих пор не остановил и не образумил. Хотя уже и сам не маленький, небось слышал, что вслед мертвым плохих слов не говорят. А коль так, гадить на могиле навовсе неможно! Тебе бы нынче, почистив могилу, встать перед нею на коленки, да испросить прощенья за глумленье свое, покаяться перед Господом за скудоумие и озорство. Дать слово, что никогда не повторишь такого. А еще надо, чтоб не просто пообещать, а сдержать слово. Заместо говна посадить на могиле цветы в знак прощенья и примиренья. А когда молишься, поминай родителя словом добрым, проси для него у Бога землю пухом, мир праху, царствия небесного душе родителя. Мальчонка тот вдруг заплакал. Я спросил его, с чего проняло? А малец и ответил:
— Дедунь, чтоб все так
— Когда простишь, душа и сердце перестанут плакать. Выздоровеют мамка с бабкой. В дом, в семью вашу покой и благоденствие придут. Светло и радостно заживете…
— Поверил он тебе? — спросил Никита.
— Видел я, как молился он перед часовней. На колени встал. Внутрь войти не решился, а может, на свечку денег не было. Но долго стоял в поклоне, уткнувшись в землю головой. Может, Господь увидит и простит глупство хлопца.
— А это, правда, что Бог карает паскудников могил?
— Ну, Никита, про то всем ведомо. Вон Анька Еремина во зле могилу свекрухи изгадила. Да еще бахвалилась всем. Полгода не прошло, как у ней рак объявился. И ни где-то, а на прямой кишке. Сделали операцию, а он, тот рак снова объявился. Всю жопу изнутри сожрал и снаружи точить стал бабу. Ни врачи, ни знахарки не помогли, так и померла Нюська. А перед самой смертью свекруха привиделась. Напомнила и сказала причину кончины невестки. Троих внуков не пожалела. А только ли она? Вон Митька Козлов нажрался самогону на Радуницу и нассал на могилу теще. Не со зла, спьяну. Та покойница при жизни была стропой бабой и наказала зятя за глумленье. У него мужское навовсе в отказ ушло. Поначалу раздулся как арбуз, аж в штаны не помещался. Все деревенские глазели как на выставку достижений народного хозяйства. И все гадали, особо бабы, что ж это у Митьки выросло? Можно ли от него забеременеть нынче? Но вскоре стало усыхать и превратилось в сухую, вялую морковку. А мужик то еще молодой. Вот так-то глянула одна на воду и сказала Митьке, в чем дело. Он цельный год к теще на могилу ходил, просил прощенья. Все свечи за нее ставил. И обошлось, простила зятя. Так вот оно, Никитушка! Мы помышляли раней, будто помер человек и, нет его больше. Да только покойники и нынче над нами свою власть имеют, забижать их никак нельзя. О чем просили перед смертью, выполнить надо непременно. Они там у себя дома, а мы все в гостях, — вытер человек слезящиеся глаза и спросил:
— А у тебя как жисть? Скоро ли оженишься с Тонькой?
— Не получится. Не дождалась. За другого замуж выходит. Не знаю, повезло или упустил, только снова один остался.
— Не бедуй, добрый мужик одиноким в постели не заваляется. Какую-то да сыщет. Я вон, на что старый и негодный, но и ко мне в сторожку приходят озорницы, лет эдак под семьдесят. Из-под юбок мох да опилки сыпятся, а в глазах единое озорство и фулюганство. Не гляди, что одной ногой в могиле стоят, рукой за мужичий корень хватаются. Вот тебе и бабки. Молодух в хвосте оставят. А ты, Никита, помни! Мужик старым не бывает, покуда его корень пуговки на штанах рвет. Не тужи по бабе! Их на твой век хватит. Ушла к другому, значит, не любила. Коль так, чего помнить, завтра десяток новых сыщется. Вот до тебя в морге работал много лет человек. Ох, и умный! Не то мертвых, живых наскрозь видел. Привезли к нему зимою менты троих мужиков. Ну, скажу тебе, навовсе замерзли. Совсем белые, все холодные как сосульки и не дышат, и не двигаются. Никаких документов при них не имелось. Кто они, откуда взялись на дороге ментов, никто не знал. Лишь уходя, сказали, что у ларька всех сгребли и все на том. Ну, наш врач неспешным человеком был. И в этот раз не поторопился. Положил всех троих по скамейкам, а посередине поставил бутылку водки, какую ему кто-то на помин принес. Сам он не пил совсем. А утром один с тех троих живым оказался. Выпил водку и когда врач пришел, долго благодарил за ту бутылку и сказал, мол, если б она вовремя подоспела, то и те двое были б живы. На своих ногах ушел из морга. Все смеялся, что впервой похмелился в этом заведении.
— Ко мне вот так бомжиху привезли. Тоже за мертвую приняли, а она через час встала. Огляделась, и давай мертвых мужиков трясти, опохмелку просить. Я ее еле уговорил уйти из морга. Она так и не поняла куда попала, —
— Ни с хорошей жизни спиваются люди, — сказал сторож и добавил тихо:
— От безысходства, а еще с горя. Вон у меня на кладбище трое мальчат прижились. Все сироты. Младшему четыре, среднему шесть, старшому восемь годов. Им деваться некуда стало. Из дома родня прогнала. Родители за границей в автобусе погибли. Он, как говорят, перевернулся и сгорел. А дети остались никому не нужными. Живут тем, что люди на могилах оставляют на помин. Сколько говорил милиции, чтоб забрали детву в приют, покуда живы. Так вот не идут к ним мальчишки, прячутся. Боле не верят взрослым. Загодя, смальства к смерти привыкают. Покойников признали, от живых прячутся. И ко мне не подходят, боятся, значит, ненавидют нас. Вот я их потихоньку едой выманиваю. Они уже берут ее. Может, удастся их в человеки вернуть. Тут только спешить нельзя. Надо дождаться, когда их души навстречу мне откроются.
— Доживут ли они до того?
— Немного осталось. Уже не боятся меня. Не убегают и не прячутся как раньше. Значит, скоро заведу их в сторожку, вместо внуков растить буду. А когда придет мой час, похоронят. Может, заплачут, пожалев меня, старого. А всякая детская слеза цветком на могиле прорастает. Что делать, если не верят они милиции, приютам, видать хлебнули от всех с лихвой. Мне про них соседка рассказала, что рядом жила. Но и к ней не пошли. Тоже спрятались от старухи. Для них нынче все взрослые — враги.
— Мы сами себе становимся врагами. И не поймем, зачем такое творим? — вспомнил прощанье с Антониной. Она ушла, веря, что никогда больше не увидится с Поповым. Но судьба коварна и словно в насмешку устроила им внезапную встречу на новогодней вечеринке через несколько лет.
Никита не сразу узнал в роскошной, изящно одетой женщине бывшую студентку, подружку, оставившую его так внезапно.
Тоня сама подошла, напомнила о себе и снисходительно улыбнулась:
— А ты все такой же респектабельный, красивый и одинокий, как крест на погосте. Вот только поседел. Некому согреть. Нет любви, потому совсем побелел и начал стареть. А мне жалко, ведь я когда-то любила тебя, а ты не увидел. Ведь мы могли быть счастливы. Ты не захотел.
— Тоня! Любовь не закажешь. Если б ты меня любила, не оставила б. И не забыла б на столько лет. Впрочем, зачем упрекать друг друга. Ведь все прошло. Скажи, ты счастлива?
— Да! У меня уже двое детей. Муж очень хороший человек, он кардиолог. Мне с ним повезло во всех отношениях. Редко так случается. Он не только муж, а и друг, прекрасный отец.
— Короче, жизнь удалась, ты ни о чем не жалеешь и никогда не вспоминала меня, — заглянул ей в глаза пытливо.
— Тебя невозможно забыть. Ведь ты был первым. Я и сегодня люблю тебя, хотя ругаю себя за это нещадно. Мы никогда не будем вместе, но почему и теперь, даже через годы, называю мужа твоим именем? Зачем ты до сих пор живешь в моем сердце и не оставляешь? Ведь я все это время старательно избегала встреч с тобой. Но даже своего сына назвала твоим именем.
— Тоня, не ругай! Ведь я по-прежнему одинок. У меня нет ни жены, ни подруги. Ты унесла с собою все. А равной не увидел.
— Ну не прикидывайся сиротой. Женщин у тебя всегда хватало! Ты поседел, но не постарел, и как всегда остаешься любимцем женщин, — подморгнула лукаво.
— Я не о том. Мимолетные связи не греют душу. Мы слишком поспешили расстаться. За это нас еще накажет судьба, — выпустил из своей ладони руку женщины. Кончился танец. А жизнь продолжалась…
Никиту Попова в городе считали самым завидным женихом. Женщины-одиночки оказывали ему повышенное внимание, студентки мединститута откровенно назначали встречи. Многих удивляло то обстоятельство, что Никита до сих пор холостой.
— Больной или жадный, — шептались за спиной человека, даже не предполагая, что виной его одиночества была неудачная первая женитьба. Человек боялся повторить ту роковую ошибку, всячески избегал острых углов в отношениях с женщинами и чтобы не привыкать ни к одной, часто их менял. Благо возможности позволяли.
Мать и отец Никиты теперь уже потеряли надежду на то, что их старший сын когда-нибудь женится. Его убеждали, уговаривали, но человек отмахивался, говорил, что проживет без семейных заморочек, что ни одна из женщин не нравится, да и заводить семью он опоздал.