Жених в наследство

Михеева Рина

— Я понимаю, — он одним слитным движением поднялся, одновременно поднимая девушку, будто она весила не больше пушинки, посадил её на кровать и сел рядом, обнял, прижал, зашептал куда-то в макушку. — Понимаю… Только поверить не могу…

— Ты уж постарайся, — шепнула в ответ Полина, чувствуя, как горячая властная волна накрывает её, заставляя трепетать и сердце, и душу, и каждую клеточку тела.

Их губы встретились, нежное осторожное прикосновение неумолимо превращалось в головокружительный поцелуй, погружающий обоих в сладостное безумие.

И тут

запястье Полины будто обожгло. Она вздрогнула, Верен слегка разжал руки, глядя вопросительно и тревожно.

— Что-то с браслетом, — сказала Поля, но Верен уже и сам увидел, как от золотого символа несвободы исходит мерцающее свечение.

— Отпускаю наречённую свою, — услышали они негромкий голос Ярона. — Расторгаю помолвку, если будет на то её воля, пусть будет свободна от данного слова.

Полина прерывисто вздохнула, посмотрела на Верена. Так вот как это происходит… В глазах ворона отразилось облегчение, смешанное с тревогой.

— Теперь ты можешь получить свободу, — сказал он ровным тоном, стараясь не выдать эмоций. — И вернуться в свой мир.

Поля покачала головой.

— Мой мир — здесь. Мой мир там, где ты. Да, я очень хотела бы увидеть снова маму, бабушку, братишку… Но, может быть, когда-нибудь я смогу побывать на Земле?

— Может быть. Если всё будет в порядке, то ты почти наверняка сможешь иногда навещать их, — Верен едва заметно улыбнулся.

— Ну вот, — оживилась Поля. — Значит, можно считать, что я просто… переехала, скажем… в другую страну. Я уже не сумею забыть этот мир, Фаю, Райяну… тебя, — выдохнула она. — И не смогу сделать вид, что всё, здесь происходящее, меня не касается.

Верен молча привлёк её к себе, пряча облегчение, явственно проступившее во взгляде.

— Я расторгаю помолвку, но не отказываюсь от долга, — проговорила Полина слова, будто пришедшие к ней откуда-то. Откуда? Может быть, из глубин родовой памяти или от шаманок, что помогали ей. — Отныне это не брачный браслет, а знак долга.

Чёрный камень вспыхнул и стал серо-голубым, а золото браслета обернулось холодной сталью. Металл быстро нагрелся, но в первый момент он почти обжёг запястье своим льдистым объятьем.

— Браслет долга… — прошептал Верен. — Этот камень теперь похож на горные слёзы. Они, по преданию, помогают возвращать долги и устанавливать истину. Теперь он разомкнётся лишь тогда, когда долг будет возвращён, а истина — открыта. Или тогда, когда ты откажешься от долга. Это не твой долг.

— Теперь мой, — упрямо помотала головой Полина. — Впервые в жизни я чувствую, что от меня по-настоящему что-то зависит. Как странно… Когда я попала сюда, мне казалось, что меня лишили выбора. А теперь… теперь мне кажется, что именно здесь я обрела свободу, обрела себя настоящую. Тайра сказала, что право на выбор надо заслужить, и я постараюсь сделать это. Теперь… оно мне очень нужно.

— Ты уже знаешь, что выберешь? — улыбнулся Верен.

— Конечно. Я уже выбрала. Я выбираю тебя. И этот мир, которому я зачем-то нужна. Не представляю, зачем и почему именно я, но я рада этому.

— С судьбой

не нужно бороться, — задумчиво проговорил Верен. — Её нужно принять, не спрашивая, почему и за что именно тебе выпала такая доля, принять и осознать, что она послана не просто так. Найти свой путь. А это значит — найти тех, кому ты нужен. И тогда… судьба может измениться к лучшему. Это говорила мне Муфра. Но тогда я не хотел принять это.

— Каждый из нас должен быть там, где он нужен. А я нужна здесь. Наверное… — неуверенно добавила Поля.

— Конечно, нужна, — Верен бережно прижал её к груди, начал целовать лоб, щёки, нежные, покорно приоткрытые губы…

— Мне нужна. Больше всего на свете… — он слегка прикусил мочку её уха.

Полина задрожала, тая в его руках, прижимаясь ещё теснее, ощущая, как набирает силу волна внутреннего жара и жажды слиться с тем, кто по какому-то недоразумению ещё существует отдельно от тебя, хотя и так близко, но — отдельно, когда всё существо твоё стремится стать с ним одним неделимым целым, — и краешком сознания удивляясь, что это происходит с ней, прежде не слишком-то чувствительной.

Наверное, просто никто раньше не пробудил её чувств, никто не целовал так страстно и нежно одновременно, не смотрел так восторженно, будто ничего и никого прекраснее никогда не было, нет и не будет под всеми солнцами и лунами всех сотворённых миров.

Полина ахнула, когда её пальцы наткнулись на рубцы на груди Верена, а он чуть отстранился и замер, словно ждал приговора.

— Это всё тот мрак?

— Да. Те. Их было двое.

Полина коснулась его губ невесомым поцелуем, снова провела пальцами по рубцам, узнавая, запоминая, склонилась к его груди, целуя, лаская. Слеза, незамеченная хозяйкой, упала, и Верен сильно вздрогнул, хотя, Полина была в этом уверена, никто иной на его месте ничего бы не заметил.

— Не плачь, — он перевернул её на спину. — Не надо.

Отдалённая тень паники колыхнулась где-то в глубине сознания, в глубине памяти тела, не забывшего о грубых руках, об унижении, о чуждой тяжести и злобе, навалившихся на неё, обездвиживших — всего несколько дней назад. Но под нежными поцелуями и бережными ласками этот тёмный морок растаял без следа. Ничто сейчас не напоминало о насилии.

Полине казалось, что она уже и не на Земле, и не на Лоанире, а в каком-то совершенно ином мире — мире, где есть только наслаждение, только нежность, только любовь, растворяющая, смывающая все её страхи, все разочарования, неуверенность, печали и потери.

Превратившись в горлицу, она не успела ощутить радости и свободы полёта — слишком была напугана возможностью потерять того, кто пробудил её сердце и помог почувствовать себя защищённой и оберегаемой даже в малознакомом мире, полном неведомых опасностей. Благодаря ему этот мир больше не был чужим. И чувство полёта, свободы и счастья пришло к ней сейчас, в человеческом теле.

— Спасибо, что подарил мне крылья… — прошептала она.

Верен замер на миг, взгляд его был затуманен, и он не сразу понял её слова.