Жених века
Шрифт:
Без сомнения, она умирает. Голова Виктории кружилась, и она смутно подумала, что это из-за яда или из-за бренди, которое она выпила – вероятнее, из-за того и другого. И все, о чем она могла с мрачным юмором рассуждать – так это о том, что это просто замечательный способ умереть, даже если и не вполне почтенный. Скорее всего, это сможет даже перевесить целую жизнь, проведенную в благочестии.
Но оно того стоило.
Она едва могла дышать, когда бросила взгляд из-под полуприкрытых век и увидела, что его губы обхватили чувствительный кончик ее груди. Рот Джона
И внезапно губы герцога переместились обратно к ее шее, его проворные пальцы закрыли ее обнаженную грудь краем платья. Он шептал всевозможные чудесные слова, предназначенные для того, чтобы утешить ее. Господи, да он отступает.
– Джон, я клянусь, что если ты сейчас остановишься, то я никогда, никогда не прощу тебя, – прошептала девушка.
– Виктория, – простонал он, обхватив ладонями ее лицо. – Ты не понимаешь. – Он приложил пальцы к ее губам, когда она попыталась возразить. – Я не хочу еще больше травмировать тебя. И должны быть произнесены определенные слова. Я настаиваю на том, чтобы мы…
– Не смей больше ничего говорить. – Она потянула за его шейный платок, пока Джону не пришлось лечь поверх нее на маленькую кровать. Ощущение от прикосновения его сюртука и чересчур накрахмаленной рубашки к ее груди было невыносимо эротичным. А затем девушка внезапно заметила, что, как она и просила, герцог перестал говорить. Выражение его лица сделалось примитивным и суровым – сугубо мужским. Он выглядел, как человек, последняя унция самоконтроля которого балансировала на краю обрыва – а затем сорвалась с него, когда он наклонился, чтобы снова завладеть губами Виктории.
Туман страсти на мгновение отступил, когда девушка осознала, что он слегка приподнялся, и что шуршащий звук означал, что он расстегивает бриджи. Все мысли о цветах и ресницах, и о детях, которых она никогда не увидит, вылетели у нее из головы. Джон навис над нею, и она инстинктивно раздвинула ноги, чтобы его тело смогло поместиться там. О, это было бы невыносимо неловким, если бы не было таким шокирующе простым и правильным… как и задумано природой. Словно сама судьба предопределила, что Виктория свяжет свои тело и душу с его телом и душой в этот самый день.
Ее тело жаждало прижаться к нему как можно теснее. Но как раз в тот момент, когда Виктория думала, что умрет от желания прикоснуться к нему, от потребности овладеть его тайной, герцог остановился. Снова.
Она открыла глаза, чтобы увидеть, как в его потемневших сейчас глазах отражается чувство вины. Девушка заговорила до того, как смогла даже подумать.
– Поможет ли тебе, если я скажу, что заранее прощаю тебя? Или, может быть, тебя подстегнет толика злости? Только подумай о заголовках… Жених Века – ЖЕНИТСЯ!
– Виктория… – прохрипел он. – Ты самая поразительная… докучливая… неотразимая женщина.
– Такие комплименты. Эти слова мечтает услышать любая леди…
Джон прервал ее, прижавшись ртом к ее губам. А потом его поцелуй стал таким всепоглощающим, что ее мысли спутались, и она потеряла над собой контроль.
А затем мысли исчезли, когда он скользнул чуть ниже, устроившись в развилке ее бедер, ткань его бриджей слегка натирала нежную кожу на внутренней стороне бедер Виктории.
А потом он медленно изогнул бедра. Это было самое странное, самое интимное ощущение – как будто все тело Джона целовало ее тело, обтекало контуры ее тела – заполняя ее в том месте, в котором именно он должен был быть первым.
И прежде, чем она смогла постичь значимость того, что произошло, он начал нежно покачиваться, и она словно расплавилась, превратившись в жидкость.
– Держись за меня, милая, – прошептал герцог ей на ушко. – Крепче. – И на этот раз она послушалась его, буквально выполнив его пожелания.
Внезапно Викторию пронзила боль и ее плоть запульсировала.
Он замер в неподвижности.
– Подожди немного, – простонал герцог. Он был глубоко внутри нее, эта его часть подрагивала в такт биению ее сердца.
Девушка отметила, что его рука гладит ее волосы, и медленно почти примитивное желание придвинуться к нему еще ближе – приблизиться, а затем отступить – охватило ее. Ее пальцы снова впились в выпуклые мускулы на его спине.
По ее сигналу, Джон продолжил нежные, но все усиливающиеся по мощности толчки, выполняя все ее темные, как ночь, полеты фантазии. А потом мысли покинули ее, когда она разлетелась на тысячи звезд, похожих на те, что бывают на небе весенней ночью. Он погрузился в нее еще глубже, чем она думала это возможно, а затем вздохнул и замер, его сердце билось всего лишь в нескольких дюймах от ее собственного.
Полуденная жара, бренди и яд наслоились друг на друга в ее сознании. Вскоре за ними последовала и неизбежная вина из-за того, что Виктория только что заставила его сделать, и она сдалась перед размахом этих происшествий.
Когда Джон осторожно перекатил ее на бок и принял в свои объятия, то отчаянно надеялся, что сумел дать ей часть наслаждения и прогнал прочь самые темные страхи, по крайней мере, на несколько минут. Боже, он же поклялся, что не сделает этого. Вот чего стоит его хваленая дисциплина. Последние признаки его самоконтроля исчезли перед лицом ее очаровательно пылкого желания. Виктория, с ее трогательной демонстрацией напускной храбрости и невинностью разбудила в нем такую отчаянную потребность, о которой он даже не подозревал. Она была такой же жизненно важной для него, как и воздух, которым он дышал.
Герцог посмотрел вниз и увидел, что девушка лежит без сознания, ее лицо стало бледным и неподвижным. Ее дыхание зловещим образом прервалось, и боль, острее которой не бывает, появилась в той части его тела, которая, насколько он полагал, не могла болеть – в его сердце. Ах… несомненно, оно разрывается на части.
Виктория резко вдохнула и попыталась втянуть еще одну порцию воздуха внутри себя. Она цеплялась за жизнь так же отважно, как и прожила ее.
Господи… он ощущал себя таким же убогим и древним, как она неоднократно вышучивала его.