Женить нельзя помиловать
Шрифт:
— Я не замужем, — продолжала тем временем Сирина, — хотя с самого первого выхода в свет не испытывала особого недостатка в кавалерах, многие из которых были бы совсем не против породниться с ле Бержами. Но флирт флиртом, а сердцу не прикажешь. И вот совсем недавно я без памяти влюбилась в одного человека. Он молод, красив, богат и принадлежит к очень знатному роду, а в скором времени возвысится еще больше. Я долго скрывала от него свои чувства, но однажды на балу не выдержала и открылась. Каковы же были мои изумление и восторг, когда мой избранник ответил мне взаимностью! Мы стали тайно встречаться, все было просто чудесно, и уже очень скоро я считала себя без пяти минут невестой. А потом… — И она вновь разрыдалась.
Глори тяжело вздохнула, налила из хрустального графина стакан сока и протянула ле
— Спасибо.
— На здоровье. И что же было потом?
— А потом он решил представить меня своим родителям и в случае их согласия официально объявить о нашей помолвке. И вот позавчера во дворце ко мне подошла одна дама — ума не приложу, откуда она узнала о нас, — и завела разговор на тему грядущего знакомства. «Моя милая, — сказала она, — вы должны отдавать себе отчет в том, членом какого семейства планируете стать. И какие требования в этом семействе предъявляют к невестам. Их внешность должна быть безупречной, а ваши уши…»
— А что такое с вашими ушами? — покосилась на портрет Глори. Сирина всплеснула руками:
— Ах, не смотрите туда! Разумеется, ни один художник не осмелился бы изобразить их такими, какие они есть на самом деле. Впрочем, вы могли и не слышать легенду о Бедулоте Болотном и ягодах Мукры.
— О ком, простите?
— О, это давняя история. Мой великий предок, странствующий рыцарь Бедулот Болотный, в юности не слишком почтительно обошелся с могущественным гномом-магом. В отместку тот как-то раз угостил Бедулота заклятыми винными ягодами, от которых его уши стали… хм… несколько больших размеров, чем от рождения. Как ни бился несчастный рыцарь, к кому ни обращался за помощью — тщетно. Никто не мог снять заклятие. Ничего не попишешь — пришлось идти на поклон к проклятому гному. В первый и второй раз Мукра посмеялся над героем и прогнал его прочь, но Бедулот не унимался. На третий раз гном все-таки сжалился, но предупредил, что заклятие необратимо: избавившись от уродства сам, Бедулот обречет на него всех своих потомков до тех пор, пока его кровь в них будет достаточно сильна. Герой рассмеялся и заявил, что вряд ли обзаведется не только потомками, но и женой, поскольку жизнь странствующего рыцаря непредсказуема и полна опасностей. Мукра загадочно ухмыльнулся и скормил моему предку другую ягоду. Стоило Бедулоту проглотить ее, как огромные уши, причинявшие ему столько страданий, исчезли без следа.
Поблагодарив гнома, рыцарь отправился на поиски новых приключений. Нанявшись в армию короля Тилианы Арктура, он проявил чудеса храбрости в войне с вторгшимися в королевство варварами. Благодарный король возвеличил доблестного воина, наградил землями и отдал ему в жены дочь своего родного брата. От таких предложений, понятное дело, не отказываются, к тому же Бедулот напрочь забыл о предостережении Мукры. Однако уже через девять месяцев (пришлось вспомнить. Первенец рыцаря, будущий маршал Сирил, родился с такими лопухами на голове, что будь здоров. Для него впоследствии даже пришлось заказывать шлем особой конструкции, поскольку в стандартный уши просто не помещались.
— Бедная жена! — вздохнула Глори.
— Ох, не говорите! Для нее проклятие Мукры и вовсе чуть не обернулось заточением в монастырь.
— Не может быть!
— Еще как может. Бедулот отправился на войну, а его женушка не нашла ничего умнее, чем завести любовника. И добро бы просто завести, но забеременеть и не успеть до возвращения законного супруга избавиться от плода.
— И что, он узнал о ее недостойном поведении?
— Само собой. Да и как было не узнать, если у младенца, появившегося на свет, уши были самые что ни на есть обычные. Гнев Бедулота был страшен, и, не будь неверная супруга племянницей Арктура, — не миновать ей развода и монастыря. Чтобы только замять скандал, король самолично посвятил юного Сирила в рыцари и пожаловал ему герб, на котором родовой недостаток выглядел чуть ли не достоинством. Ко всему прочему, во всем, кроме ушей, юноша был диво как хорош, а уши он еще с детства привык ловко прикрывать длинными и густыми волосами, так что для несведущего почти ничем не отличался от прочих. Ну и самое главное: статью и рыцарской доблестью он пошел в папашу, а
Памятуя о судьбе свекрови, молодая супруга если и гуляла на сторону, то крайне осторожно, а попутно нарожала мужу уйму ушастых ребятишек. Но поскольку кровь Бедулота в них была уже не столь чиста, то и размер ушей заметно уступал «оригиналу». Так и пошло: каждое следующее поколение ле Бержей все больше и больше походило на обычных людей, и недалек тот день, когда проклятие Мукры окончательно сойдет на нет. Возможно, уже мои дети могли бы быть совершенно нормальными, но я…
— Но вы?
— Но я послушала даму… ах, зачем, зачем я это сделала?! Лишь потом я узнала, что дочь ее также имела виды на моего возлюбленного и наш «случайный» разговор был тщательно спланирован.
— Но ведь вы сами говорили, что проклятие гномийского мага снять невозможно?
— Именно это я и сказала коварной даме. А та рассмеялась и заявила, что во времена Бедулота не было волшебной чаши Неодора.
— Вы имеете в виду принца-консорта? — удивилась Глори.
— Да. В его личных покоях стоит тумба белого мрамора, на ней — большая золотая чаша с жидкостью, внешне неотличимой от воды. Но на самом деле это отнюдь не вода, а самые настоящие слезы Замученной Девственницы…
— Что, опять? — не удержался я.
Дело в том, что мы уже однажды сталкивались якобы со слезами богини целомудрия и распутства. Правда в тот раз они пролились на землю дождем из эйлонов, а в роли богини невольно выступил мой тесть, что-то напутав в заклинании Переноса. Вкратце поведав Сирине эту историю в надежде ее развеселить, я вызвал лишь новые всхлипывания:
— Ах, Сэдрик! Содержимое той чаши — не подделка, и в этом я убедилась на собственном опыте. Любой, кто умоется слезами, тут же становится красавцем. Я собственными глазами видела, как рыцарь Ястребиное Копье, чье лицо было иссечено в битве, омыв его этими слезами, избавился не только от жутких шрамов, но и выпрямил перебитый в детстве нос. Были и другие случаи, когда принц-консорт награждал фиалом с чудесной жидкостью отличившихся придворных. Моя «доброжелательница» всего лишь «забыла» упомянуть, что слезы облагораживают лишь в том случае, если их наливает и подносит человеку лично владелец чаши, да еще после моления Девственнице. Если же нет, то угроза «Ты у меня слезами умоешься!» приобретает вполне конкретный смысл…
Итак, я улучила момент, когда Неодор и моя госпожа отправились на охоту, прокралась в покои принца и наполнила из чаши небольшую бутылочку. Ах, как долго тянулся день! Бутылочка, спрятанная под платьем, жгла тело, как раскаленные уголья, в каждом взгляде мне чудилось молчаливое обвинение, и даже дворцовые статуи, казалось, кричат мне вслед: «Держи воровку!» Но все же день подошел к концу. Почти бегом я выскочила из дворца и понеслась домой. Прибежав, я закрылась в своей комнате, плотно занавесила шторы, вылила содержимое бутылочки в таз, умылась и…
— Не подействовало? — сочувственно спросила Глори. Сирина с горестным всхлипом сбросила с головы капюшон, сорвала и отшвырнула прочь вуаль и обернулась к нам.
М-да… Какими бы ни были ее уши до рокового умывания, теперь с ними было все в порядке. Зато нос напоминал искривленный корень какого-то неведомого растения и, сгибаясь под прямым углом, нависал над верхней губой…
Мы вышли из дома Сирины, заверив ее, что сделаем все от нас зависящее, дабы до завтрашнего заката солнца притащить ей фиал с волшебными слезами, налитыми собственноручно принцем-консортом. Именно мы, поскольку когда сделать это пообещала одна Глори, ле Берж тут же начала завывать, как двуручная пила за работой, и выла до тех пор, пока и я не дал слово. Не понимаю, какой от меня может быть толк в подобной авантюре, но чего не сделаешь, лишь бы тебя сквозь всхлипывания не величали сэром и милордом? Да еще попутно взывая к рыцарскому великодушию, какового у меня, в силу плебейского происхождения, отродясь не водилось!