Женившись – не забудьте развестись (сборник)
Шрифт:
Я вынуждена открыть вам, дружок, – вы не умеете мыть руки как следует. После вашего мытья на полотенце остались грязные следы. Я рада вам сделать это замечание, надеюсь, оно вам поможет: вы достаточно взрослый, чтобы следить за чистотой своих рук.
Кронов чуть не умер со стыда. Есть вещи, которые нельзя говорить людям. Он, например, не смог бы. Но ее мать сказала все это твердо и четко. Она всегда говорила «всю правду» и очень этим гордилась. Что делать, она была сторонником реалистического подхода к вещам – к любым вещам.
Есть такие мудрые педагоги, которые считают, что главное – это трезвый взгляд на мир. Например, ребятишкам надо побыстрее объяснить, как они появились на свет (чтобы они, не дай бог, не подумали насчет аиста), а девушкам как можно раньше рассказать о периоде полового созревания и презервативах.
Они называют все это – смотреть на вещи реалистически и бороться с дезинформацией улицы. Но вообще-то это – свинство.
Хотя, может быть, и не так. Может быть, это полезно. Например, Кронов после того разговора начал так тщательно мыть руки, что теперь не поймешь, нужно ли вытирать руки полотенцем или наоборот. Правда, с тех пор он редко приходил к ним в дом. Зато с тех пор ее мать стала приезжать к ним сама. За обедом она часто устраивала дискуссии о том, что мужчина в семье должен быть мужчиной, а не облаком в штанах. Это означало, что Кронов и был этим самым облаком. Потому что настоящий мужчина – он:
во-первых, сильный и великодушный (это означает, что, если тебя кроют последними словами, ты должен понимать и прощать);
во-вторых, заботливый (это означает все время находиться в постоянной боевой готовности сбегать в магазин или в «ремонт обуви» и т. д.);
в-третьих, сильный и мудрый, то есть умеющий делать так, чтобы женщине было с ним хорошо.
Но что такое «хорошо»? Это понятие у ее матери все время менялось в зависимости от температуры воздуха, климатических условий и времени суток.
Кронов не был «настоящим мужчиной». Но ей с ним было хорошо. Во всяком случае, вначале, когда у них была эта самая земляничная поляна.
Тогда она не говорила, что им тесно. Но теперь ей уже перестало хватать крючка на двери. Он всегда помнил их первую крупную ссору.
Его курсовую работу приняли к печати в «Вопросах физики». Это было грандиозно!
Она вернулась домой раньше его и мыла посуду. Когда он открыл дверь, она не обернулась: это означало высшую степень гнева по поводу посуды.
Он решил сразу исправить ей настроение. Он рассказал про «Вопросы физики» и все время кричал неестественно громко: «Это потрясающе! Это грандиозно!»
Она вдруг резко повернулась к нему и, швырнув сковородку в рукомойник, с лицом, перекошенным от бешенства, начала кричать. Она кричала, что ей неинтересно все это слушать, что ей надоело, что «она тоже хотела быть ученым, а не посудомойкой» и что «стыдно строить свою карьеру на костях других».
Он молчал. Замолчала и она.
Потом она искоса поглядела на него. Ей стало его очень жалко. Она подошла и обняла его.
Потом они начали ждать ребенка.
Он был полон нежности к ее новому положению, к нему, кто был внутри нее.
С квартирой все было в порядке. Подходило время распределения, он уже знал, где будет работать, и там ему обещали квартиру.
Она строила грандиозные планы оборудования этой будущей квартиры. Тогда квартира казалась ей мечтой, такой же мечтой, как когда-то крючок на двери.
Все было в порядке, но ссорились они теперь почему-то часто.
В этот день все началось с пустяка, как всегда, и кончилось скандалом. Тоже – как всегда.
Она пришла из консультации и была очень расстроена, потому что на лице у нее появились пятна. Он начал рассказывать про статью в американском журнале о его работе.
– Ага, расскажи, расскажи мне о своих великих достижениях! – крикнула она. – Милый, Эйнштейну в голову не пришло бы хвастать, что о нем напечатали в каком-то ничтожном журнале!
– Это знаменитый журнал.
Но она не слушала! Она кричала.
– Ты – посредственность! Ничтожная посредственность!
– Замолчи!
– Только посредственность может строить карьеру на труде других! (Это она о себе.) И хвастать этим!.. Ненавижу тебя! И жалею этого несчастного ребенка, который должен появиться на свет… от такого человека!..
Он выбежал из комнаты.
Он поклялся не возвращаться домой никогда.
Он сел в электричку и поехал в Москву.
В электричке ярость улеглась. Он даже почувствовал легкую жалость к ней, но по-прежнему решил не возвращаться домой… правда, уже не вообще, а только до утра.
Он приехал в Москву в девять вечера и позвонил с вокзала преподавателю Григулису.
Григулис был из тех физиков, которых в литературе 60-х годов называли «шефами».
Это теперь «шефами» называют и таксистов, и швейцаров, и продавцов.
Григулис считал себя любимым преподавателем в университете.
В общем, так оно и было.
«Шеф» напоил Кронова чаем. Перед чаем Кронов пошел мыть руки. Он тер их по привычке долго, и когда вышел из ванной, на лице Григулиса был испуг. Потом они выпили бутылку «удивительного вина», которое Григулису посчастливилось открыть в магазине «Фрукты – овощи» напротив дома. Это было обычное крымское «Каберне», но Кронов не спорил.
Потом пришла жена «шефа». Жена была очень красивая, яркая, какая-то черная и красная, как рябина. Григулиса она, видно, страшно любила и при каждом его слове торжествующе глядела на Кронова, и на ее лице было написано: «Вы слыхали что-нибудь подобное?!»
Кронов пил «Каберне» и думал: «Везет же людям! Сидят два ласковых интеллигентных человека и не орут друг на друга».
Григулис обожал Пушкина, но что было ужасно – он любил читать стихи вслух…
Прочтя монотонно три стихотворения подряд под восторженным взглядом супруги, Григулис отметил потрясающее воображение Пушкина. Он порадовался, что оно не было чрезмерным, иначе Пушкин стал бы математиком.