Жёнка
Шрифт:
А Бер не сводит с меня увлечённого взгляда.
– Здравствуй, жена!
– Здравствуй муж!
Вспоминаю, что надобно возвращаться к своим.
– Бер, сейчас гулянья начнутся, не стоит, чтобы ордынца вместо тебя видели. И не гляди на меня так.
– Как так?
– Словно отвести взгляд не можешь. Не хочу, чтобы Голуба мне козни строила.
Муж развязывает наши запястья. Я достаю из передника сороку и перевязываю голову.
– Разуй меня прежде, чем мы пойдём, - говорит он напоследок.
– Но ведь се при миловании делается...
– возражаю я, после свадьбы когда муж приносит в новый дом супругу, кладёт на постеленное на полу супружеское ложе.
– Се завершает обряд союза. Разуй. Хочу идти только зная, что ты - моя жена, - убеждает он. Но ведь считается, что соединяет лишь милование их после клятв.
А я улыбаюсь, как же приятно, и тепло разливается по всему телу, и мурашки бегут от одной только мысли о Бере.
Он садится наземь, а я наклоняюсь и выполняю то, о чём муж просил, глядя ему в глаза.
Любимый. Муж мой.
Обряд завершён, мы обуваемся и следуем по краю луга в нужном направлении. Скрыться уже сложно, ведь большая часть луга скошена.
– Люблю тебя, - шепчет муж прежде, чем мы вступаем на свой участок луга к близким.
Муж кивает ордынцу и переодевает сорочку. На меня не глядит вовсе. Но я не обижаюсь, ведь помню его последний взгляд и просьбу не глядеть на меня ТАК.
Бер ведёт себя естественно, ко мне обращаясь лишь по делу и отводя взгляд. Интересно, что он Голубе сказал? Как объяснил всё?
Глава 6
Вечером, после трудного дня, когда солнышко уже не пекло, а нежно ласкало разгорячённые кропотливой работой тела, молодежь, искупавшись первыми в речке, близ которой и расположились все, гуляла, разбившись парочками по лугу. Бабы, приготовив ужин на костре, для которого детвора натащила хворосту, общались в своём кругу, сплетничая про объявившегося насильника и убийцу, предостерегая девок. Детишки играли недалече, а то и крутясь рядом, прислушиваясь к нашей речи. Возле речки мужики ставили шалаши от непогоды. Спать там не собирались, разве что укрыться при необходимости да припасы сложить.
Луг хоть и разбили по семьям, но сено делить потом будут всем скопом по числу душ. Ведь работу не все годны выполнять: есть старики, оставшиеся в деревне и присматривающие в том числе и за нашей скотиной, и чада, оставленные на тех же стариков. Се мы своих деток всех забрали, Врана не оставишь, а старшие пусть лучше под боком будут. Хотя можно было попросить родителей Голубы присмотреть за ними. Да что ж мы, разве втроём не управимся?
Увидала я воеводу прячущегося в густой растительности в отдалении, он тихонько свистнул, позвал Бера. На сей раз я его разглядела хорошо. Телосложение у него было поуже Бера в плечах, но ростом тому не уступал. Светло-русые волосы свисали с головы, образуя с бородою единую растительность одной длины. Нависающие на светлые очи немного редковатые брови, прямой нос, немного выпуклый высокий лоб.
Пока я рассматривала воеводу, Бера рядом не стало. Вот как он ходит так тихо?
Я встала, сказала бабам, что иду в кустики, пошла туда, где ещё недавно прятался ордынец. Бер, уже хмурый, возвращался в стан, когда я его заметила.
– Что он тебе сказал?
– спросила тихо, дабы не привлекать ненужного внимания.
– Плохо дело. На деревню напали. Повезло, что там по большей части народу почти не осталось. Обошлось несколькими разоренными домами, людей же всех отбили. Ежели б не наше с тобой дело... А так воевода вовремя вернулся с пленным, дабы опросить по горячим следам.
– Узнали что?
– Да. Сего человека наняли, дабы отвлечь внимание. Убийство было запланировано.
– Но зачем было стрелять в нас? Ведь ежели хотели просто отвлечь внимание...
– начала я, имея в виду, что выгодно было обнаружить тела. Зачем тогда давать себя поймать?
– Слишком рано тела обнаружили. Вначале должны были хватиться пропавших, злоумышленники не учли пору сенокоса.
Не нравилось мне се. Что-то не то, что-то мы упускаем из виду.
– А что насчёт той, первой, женщины?
– Не знаю. Мне не сказали.
Я кивнула и ушла к остальным бабам. Болтать о сём не стоит, начнётся шумиха. Всё, что надо, Бер скажет другим мужикам, а те своим жёнам. Я всё равно не знаю местных.
А то, что знает двое, знает вся деревня...
Голуба глянула на меня и отозвала в сторону.
– Василиса, что у тебя за дела с мужем?
– начала она допрос. Се она о сегодняшнем говорит? Разве Бер ей не сказал?
– Дела?
– кошу под дурочку.
– Я не хочу ссориться.
– Вот и я не хочу.
– Понимаешь, надо жить в мире, иначе се добром не кончится.
– Так я что - против?
– ежели честно, мня уже не нравился сей разговор. Ссориться мне не на руку, или Голуба на что-то намекает?
– Ага, тогда почему ты избегаешь нас?
– она начинала уже злиться. И хотя голос был по-прежнему спокойным, но она теребила передник каждый раз перед тем, как ответить мне. Пытается успокоиться?
– Ну, я не хочу мешать вашему счастью.
– А ты не се делаешь? Убегая каждый раз, ты выносишь сор из избы.
– Что?
– я возмутилась. Нет, ну как се понимать?
– Я понимаю, се внове строить такую семью. Но мы должны попытаться подружиться.
– первая жёнка смущённо отвела взгляд. Я удивлённо хлопала глазами. Она се серьёзно? Она меж тем, не замечая моего недоумения, продолжала: - Ты заставляешь его выбирать. Он мучается, боясь обидеть меня и с тобой мается.
– И что ты предлагаешь?
– я само спокойствие.