Жёнка
Шрифт:
Вспомнилось, как он чувствует Голубу! И как вот с этим жить?
– А ежели меня не станет...
– вновь она за своё.
– То мне будет очень грустно. Я не хочу терять никого из вас. Думаю, Боги пошутили над нами, разделив мою суженую на два тела.
И как мне жить? Я чувствую себя здесь лишней. Она говорила о смерти, может, мне се сделать? Я сглотнула, стараясь проглотить ком в горле. И они ведь мучаются... Муж сгрёб меня в охапку, вытирая слёзы. От сего жеста было приятно, но отчего-то больно. Хотелось и оттолкнуть его, и чтобы он наоборот прижал к себе. И мысли о смерти меня тут же покинули. А как же она? Как
Бер вновь полез своей рукой, куда не следовало. А во мне поднималось возражение. Я попыталась тихонько вынуть его руку, но он не позволил. А потом впился в мои губы поцелуем.
Что на сей раз? Почему ты се делаешь? Я ведь против. Так отчего же? Ты ведь обещал! Слёзы текли по щекам. На что я надеюсь, что он слышит мои мысли?
Я попыталась отстраниться, но он перехватил мои запястья, ложась на меня и придавливая своим телом так, что невозможно было пошевелиться. Отчаяние захлестнуло меня. Теперь ты точно в своём праве. На что я, глупая, надеялась?
А потом муж встал, сгрёб меня в охапку и потащил куда-то.
– Я закричу, - сказала я, когда мы отошли далеко от стана. Почему раньше не дала о себе знать?
– Кричи, - последовал сухой ответ.
– Что на тебя нашло?
– я совсем не понимала Бера, но шуметь не хотелось. Что, как разбужу кого. Точно не похвалят. Люди ведь уставшие, а завтра рано вставать и тяжким трудом заниматься.
– А на тебя? С жизнью решила расстаться? Совсем спятила? Или может Голуба права, пора сделать тебя моей? Ребёночка тебе заделать?
– его шёпот был страшным. Не думала, что Бер может быть таким? Каким? Сердце учащённо билось. И я уже и не знала, от страха или ... Чего? Он беспокоился? Но как он может быть таким? Непредсказуемым? Откуда он знает, о чём я думала?
– Почему ты вытирал мои слёзы, а не её?
– Потому что её держат в сём мире ещё и дети. А тебя что?
– он был прав, во всём.
Глава 7
Бер меня пристроил на бревно недалеко от нашего шалаша и сел рядышком. Времянки стояли в отдалении друг от друга, возле которых спали роднями. Под мерное журчание речки и стрекотание ночных насекомых спокойствие расползалось в душе. Я уже не злилась и какое-то время мы просто молчали.
– Ты знал, что я не сплю?
– решила я расставить все точки над "i", нарушив словами единение с дикой жизнью, намекая на подслушанный разговор с Голубой.
– Знал.
– Тогда что из твоих слов правда?
– ведь ежели он знал, то зачем так поступил со мной?
– Всё. Я и правда, хотел попробовать тебя на вкус. Она ж разрешила. Но не смог продолжить начатое.
В душе вновь появлялась злость. Они меня просто используют в своих разборках, испытывают меру своих чувств, играя моими. Как же мерзко!
Я встала, развернулась к нему, а когда он сгрёб меня в охапку, ударила в грудь кулаком.
– Прекрати, - он был само спокойствие. Интересно, что его может вывести из себя?
– Ненавижу!
– прошипела в ответ.
Муж усадил к себе на колени и на ухо прошептал:
– Отныне ты спишь со мной. Там, где я лягу. Ты всё поняла?
– и он перехватил ещё один удар и впился поцелуем в губы.
Раздражение лишь усилилось, но муж держал крепко. Разорвал поцелуй.
– Будешь вырываться, могу ненароком сделать тебе больно, - се он намекает на то, что мне надобно быть послушной аки овечка?
Мы какое-то время просто сидели замерши: я у него на коленях в капкане его рук. Потом он распустил мои волосы и, казалось, наслаждался их запахом, а я прильнула к его груди и незаметно разомлела.
Не заметила, как задремала под мерный стук его сердца.
Проснулась я от того, что меня двигали. Я села и попыталась осмотреться: мы находились со всеми нашими, а муж выбирался из-под меня, и было уже светло. И когда се Бер перенёс меня обратно, неужели я так крепко спала, что не почувствовала? А как я очутилась у него на груди? Я подскочила, глянула на спящих деток, встретилась взором с большухой.
Бер встал и пошёл в кустики. Веяло дымом и кашей. Значит, кто-то уже встал и готовил вовсю стряпню. Се я такая засоня? Подскочила, нашла свой передник, в нём гребень и стала расчёсываться. Всё же я не должна пред чужими предстать простоволосой* и распутёхой*. Солнышко откидывало причудливые тени, выглядывая сквозь небольшие кустики.
Приведя себя в порядок, я принялась суетиться возле костра, сбегала за водой на речку, поставила кипятиться воду. Каждый костёр был огорожен камушками, а золу после раскидают под деревьями как удобрение. Но люди, хоть и часто собирались вместе, кушали в своём кругу и готовили каждый на себя, может создавая таким чином собственное простор? Когда я была ещё девицей, мы с родными тоже выезжали на сенокос, там варили еду в общем котелке, готовя по очереди. Кто-то развлекал деток, выступая нянькой, кто-то готовил, потом менялись. Было весело и как-то по-домашнему, словно мы были в кругу одной большущей семьи. Но не мне указывать как жить в чужой деревне. Взгрустнулось. Соскучилась по батюшке с матушкой, братьям и сёстрам. Увижу ли я их когда-то? Надо будет написать им по возвращении и передать через военных или купцов. А то они небось не знают где я. Интересно, я сообщала им про Микулицы? А то слухами земля полнится, ежели там набег был, так, может, уже простилися со мною?
– И ты ничего не скажешь?
– решила я нарушить молчание, раз Голуба всё равно не спит, в отличие от сопящих детей и вернувшегося мужа. Не так далеко запели первые птички, наполняя окраину луга утренними звуками.
– А что сказать-то?
– она была вся такая спокойная. Неужели и её ничем не прошибёшь? Но ведь вчера плакала. Вот, два сапога пара. Что Бер всегда невозмутимый, что Голуба.
– Ну не знаю, что тебе обидно, или ты злишься на меня, на Бера, на себя, на Богов, на Борова, - подсказывала я. Даже если не знает, что её обижает, ведь начало разговора и подсказки должны помочь осознать. Женщине ведь нужно поплакаться.
– Как далеко у вас зашло?
– задала она встречный вопрос.
Не знаю, кто меня за язык дёрнул, но я слово за слово поведала о своих переживаниях, что они оба меня используют, я не вытерпела и перешла черту, ударив мужа, и про наказание сказала, что теперь спать мне с ним.
Но и на се большуха лишь спросила:
– А волосы?
– неужели её не волнует то, что я с ним буду рядом? Я ей тут душу открываю, а она...она... Слёзы наворачивались на глаза. И я просто отвернулась. Завидует? Захотелось сделать гадость и рассказать не то, что было, но я не смогла подавить приступ рыдания. Пусть думает, что хочет. Разговор так и завял, не начавшись. За готовкой я успокоилась.