Жёнка
Шрифт:
Прихожу к какому-то высокому терему, что стоит на отшибе. Прислоняюсь челом к бревенчатой стене, слышу удары собственного сердца. Запах свежеспиленного дерева опутывает меня. Новая постройка?
В голове появляется посторонний звук: кто-то носом шмыгает(и понимаю, что не ушами слышу его). А потом всплывает картинка, словно сквозь стену вижу: связанная в запястьях женщина с тряпкой во рту, по щекам которой текут слёзы, а она вытирает их рукавом, насколько позволяют верёвки, и шмыгает носом. Тело покрывается гусиной кожей. Страшно до жути. И что делать? Ощущаю растерянность.
– Что ты здесь делаешь?
– неожиданный голос заставил меня вздрогнуть, я и чуть не обделалась с переляку*. Оборачиваюсь и вижу Бера. Первым чувством была радость. Я тут не одна, а есть тот, кто взял меня под крыло. А потом даже не знаю. Тревога, вдруг подумает, что я с ума сошла. Тогда такой союз даже можно расторгнуть. Вот только отчего же не рада я? Интересно, а что он тут забыл? И понимаю: за мной шёл, ведь босой стоит, без портков даже. На скорую руку лишь рубаху натянул. А я его вижу во тьме ночной, что уже странно. Ноги грязные, в грязь влез?
– Ч-чего пу-пу-гаешь т-ты?
– даже заикаться начала от нахлынувших чувств.
Он чего-то ждёт и тут до меня доходит, что мне задали вопрос. Бер ведь из таких людей, что не повторяют дважды.
Вспоминаю, что видела. Начинаю сумбурно рассказывать о женщине. Неожиданно окружающая действительность приобретает краски.
Лицо мужчины меняется в цвете с серого побледневшего на раскрасневшееся. И я вижу всё ночью при освещении неба лишь звёздами?
Несколько мгновений он обдумывает услышанное. Не поверит, обидно, я опускаю очи долу и слышу:
– Опиши, как к ней добраться, - его как всегда спокойный голос. Встречаюсь с его серыми очами, внимательными, но в то же время серьёзными. Он верит? Понимаю, что времени у нас может не быть. Потому перестаю думать, отсекая чувства и мысли и сосредоточиваюсь на просьбе.
Вновь прислоняю голову к стене, пытаюсь представить терем изнутри. Мне се удаётся, вот только помещения кажутся безлюдными, и лишь один человек там... Рассчитывать на пустое строение не стоит. Я описываю всё мужу, стараясь делать се последовательно.
– Стой здесь!
– приказывает муж, видя мой порыв идти внутрь терема.
А от этих слов становится не просто жутко, а зуб на зуб не попадает. Но не от страха за себя, а за него боюсь. Что он задумал, неужели пойдёт к ней? А что, ежели его поймают?
Нашёптываний больше нет, что с одной стороны радует.
Не знаю, сколько времени прошло, пока на плечо не легла рука.
Сердце ушло в пятки. Всё, вряд ли меня выпустят отсюда живой. Доигралась!
– Пойдём, - слышу тихий голос Бера. Я не оборачиваюсь, страх по-прежнему не отпускает.
Просто идём тёмными улочками мимо дворов. Бер, ежели и следует за мною, то я его не вижу и не слышу, в отличие от своего сердца. Но почему-то уверенность есть, что он рядом. Прихожу к высокой избе - просто знаю, что дом Бера. Отворяю тихонько дверь, хорошо, что она не скрипит. Иду наощупь в свою светёлку, ложусь, растирая свои ноги, натёрла без онучей, саднит.
Интересно, где мужнин брат, не поворачивается язык назвать Бера мужем? Но отчего-то чувства притупляются, мысли становятся вязкими и меня забирает Дрёма.
Встаю с первыми петухами. Как молодухе мне первой положено вставать и с делами управляться, не смотря на боль стёртых ног, и глаза, которые просто не хотят открываться, затапливаю печку, что в отдельном домике, ведь летом домовую печь не топят. Собираюсь и начинаю месить тесто на хлеб. Так Голуба вчера велела. Она - большуха*, ослушаться её не могу. Пока тесто подходит, режу овощи для щей, потом возвращаюся в дом и начинаю мести избу.
Дверь входная отворяется (сенную на лето не закрывают, чтоб впускать ночную прохладу), входит Бер. Замерла я, гляжу на него, он на меня. Чувства странные, словно рада его видеть, вернулся, цел. Испытываю облегчение. Он кивнул, снял лапти, прошёл по уже выметенному полу и забрался на печь к жене. И когда успел в лапти переобуться? Да и ноги чистые, вымыл уже.
А мне почему-то обидно стало. На что надеялась я? Не понимаю. Отгоняю непрошенные мысли - не буду о сём думать.
Мне ещё полы надобно вымыть, а потом хлеб печь да щи варить.
К тому времени, как Голуба встала, я уже переделала большую часть домашних дел. Большуха запарила крупу для скотины, стала овощи резать. Я же воды с колодязя наносила. Хорошо, он поблизости.
Голуба ушла с двумя вёдрами кормить скотину, а я пошла грядки полоть.
К завтраку все уже встали и собрались за столом с вымытими руками.
Взглянула на Бера, сердце пропустило удар. Почему он ни словом не обмолвился. Сейчас уже казалось, что ночная вылазка была лишь сном. Тогда почему большак* вернулся лишь под утро? Неувязочка вышла. Как бы расспросить его? Но так и не осмелела.
День в заботах босой проходила, не в силах натянуть на стёртые ноги лапти, а около полудня меня Голуба отправила снести обед мужу. Хотя обычно детям поручают. С чего бы? Да и сама неужто не хочет с ним повидаться? Любит ведь мужа. Или я чего-то не понимаю? Подавила готовый вырваться всхлип. Босою пойду, куда деваться-то. Хотя и не привыкла.
Кувшин молока да щи в горшочке, репа паренная, да лук с хлебом. Идти путь не близкий, поле дальнее, а ближнее под посаженными только-только яровыми стоит. Бер должен был первую вспашку под озимые делать. Поле мне муж показывал, как в лес впервые ходили.
Вот сейчас шла, а меня провожали сельские бабы завистливыми взглядами.
– От и молодуха идёт. Красавица! Прям княгиня!
– Чего платье крестьянское надела? Совсем обнищала?
– слышались шепотки.
– Да не, чего княгине замужем за простым мужиком делать? Бер ведь простой мужик, не так ли? Знать и брат его простым был.