Женька

Над Ленинградом плыл тихий, по-летнему теплый вечер. Белые ночи уже отбуйствовали, но солнце еще не спешило за горизонт и скатывалось с небосвода нехотя, будто жалея о минувших днях весеннего разгула. В такой бы вечер не в клинику на дежурство, а на Карельский перешеек, с палаткой, с любимой женщиной… Найти тихое местечко, костер разжечь, удочки забросить…

Ни завтра, ни послезавтра, ни в обозримом

будущем Булатов не мог осуществить такую поездку, потому что с переездом в Ленинград, в одну из клиник Военно-медицинской академии, он по уши завалил себя работой, завалил добровольно и сознательно, будто спешил наверстать упущенное за годы работы в гарнизонном военном госпитале. Хотя на самом деле не так уж много он упустил, и ничего не надо было наверстывать. Просто подошло время для более серьезных замыслов, пришла пора решать более сложные задачи. Обстановка в клинике тому способствовала.

Выйдя из дома, Булатов не торопясь обошел разрытый участок дороги, перешел Институтский проспект и, чтобы срезать путь к гаражу, пошел напрямик через прилегающий к студенческому общежитию скверик. На траве, на редких скамейках, группами и поодиночке занимались абитуриенты — в вузах Ленинграда шли приемные экзамены. Группировались, как правило, вокруг магнитофона или приемника, что-то бубнили про себя над раскрытыми книгами, не обращая внимания ни на прохожих, ни на щебет птиц, ни даже на музыку. «Не музыка им нужна, а ее наличие».

Булатов обратил внимание на рыженькую девушку в вельветовых брюках, которая сидела на скамейке, скорчившись и подтянув к животу колени. На ее почти детских губах застыла гримаса острой боли, взгляд был отсутствующим, а лоб покрыт мелкими бисеринками испарины.

— Плохо? — спросил Булатов, присаживаясь рядом. Рыженькая кивнула. Он профессиональным жестом взял ее за запястье левой руки, засек время. Боковым зрением Булатов заметил, как на лице у рыженькой гримаса боли сменилась выражением удивления и растерянности — что, мол, за новости?

Пульс обгонял секундную стрелку примерно в два раза. Глаза возбужденно блестели.

— Покажите язык.

Девушка выполнила его просьбу.

— Где болит?

— Вы чего пристаете? — пришла она в себя.

— Я врач.

— Я не вызывала врача.

Она спрятала лицо в колени, и от покрытого пушком затылка побежал под вырез кофточки детский гребешок позвонков.

— Откуда вас принесло на мою голову? — плаксиво сказала она. — Ну, поболит и отпустит. Было у меня уже такое. Оставьте меня. Идите, куда шли.

— Давайте я вызову «Скорую», — предложил, уходя, Булатов.

Девушка даже не посмотрела в его сторону.

…Выехав из гаража, Булатов, не раздумывая, свернул в сторону сквера, отыскал взглядом скамейку со скорченной фигуркой, притормозил. Все-таки свинство это — ехать мимо, когда в такой прекрасный вечер кому-то плохо.

Рыженькая выразительно-враждебно посмотрела на него снизу вверх и снова спрятала лицо с заплаканными глазами в колени. По расширенным зрачкам ее голубых глаз Булатов понял, что боль терзает человека уже не на шутку.

— Почему вы не хотите «Скорую» вызвать?

Девушка вздохнула и бросила на Булатова испепеляющий взгляд.

— У меня завтра последний экзамен. Можете вы это понять? Да? — Голос ее был жестким.

— Могу, — сказал Булатов. — Тем более вам необходима медицинская помощь сейчас.

Она помолчала, обдумывая слова Булатова. Потом спросила:

— Вы что, действительно врач?

— Действительно, действительно, — сказал он сердито.

— Что же мне делать?

— Поедем немедленно в клинику. Осмотрим, сделаем анализ крови, боль снимем. Если вашей жизни не угрожает опасность — отпустим домой. Вы где живете?

— В общежитии.

— Дом ваш где?

— Далеко.

— Очень точный адрес. Ладно, потом поговорим. Поехали.

Она отрицательно покачала головой.

«Ну какого дьявола я уговариваю эту дурочку? — стал злиться Булатов. — Трачу время и силы. Не хочет, не надо… Жалко только, что дитя… Не представляет, как порой бывают дороги вот эти зря потерянные минуты».

— А что у меня такое? — не поднимая глаза, наивно спросила она. — В животе больно. Что это?

— Что угодно может быть, — начал успокаивать Булатов. Брал верх профессионализм. — Острое отравление, заворот кишок, прободная язва. Возможен обычный гастрит. Осмотреть надо. Нельзя терять времени. Как вы этого не понимаете?

Она вдруг выпрямила колени и резко встала, но тут же вскрикнула, побледнела и, схватившись за живот, расслабленно села. Виновато посмотрела на Булатова, сказала:

— Спасибо, конечно, вам за внимание, но я не поеду. Потерплю. Пройдет. Должно пройти. Если я не поступлю, мне нельзя возвращаться домой. Я обещала.

— А если умрете?

— Умру… и взятки гладки. А если жива останусь? И не поступлю? Прикинулась, скажут. Не поеду. Спасибо.

— Я вам даю слово, — сказал Булатов как можно доверительнее, — если вашей жизни в ближайшие сутки ничто не грозит, завтра вы будете сдавать экзамен. Я врач и не могу вас оставить на улице. Сидеть с вами не могу. У меня сегодня дежурство.

— В больницу не поеду, — упрямо заявила девушка.

— Хорошо, — согласился Булатов, — обойдемся без больницы. Но все равно надо проверить, что с вами.

— Ладно, — неожиданно согласилась девушка, — только я обопрусь на вашу руку… И потихоньку. Да?

— Да, да, — повторил Булатов в тон. — И не задавайте лишних вопросов.

Он усадил ее на сиденье рядом, пристегнул ремнем.

— А мы куда? — опять насторожилась девушка.

— Ко мне на квартиру. Это недалеко.

— А как вы докажете, что вы врач?.. Я сильная, вы не думайте.

Булатов достал из нагрудного кармана пропуск в Военно-медицинскую академию, подал ей, не поворачивая головы.

— А может, вы истопником работаете? Да? Должность здесь не указана, — сказала она, разглядывая документ.

Булатов засмеялся.

— Разве теперь поймешь? Ученые одеты, как дворники, и дворники — как министры, — сказала она.

— Покажу вам диплом, покажу…

— Это другое дело. ОВ — это Олег Васильевич? Да?

— Викентьевич, — поправил Булатов, останавливая машину у подъезда. Запас времени начал быстро таять. Хорошо, что пораньше из дому вышел. Он надеялся еще заскочить в магазин, продающий автомобильную косметику. Теперь все, не успеть. — Вас как зовут?