Женька
Шрифт:
Заглянул в операционную через стекло и присвистнул:
— Ольховский сам оперирует!
Женька подняла голову:
— Как сам? Он же аппендицит всегда студентам поручает.
— Он, когда ты убежала, сказал, что случай сложный. Может из–за этого сам оперирует?
Андрей долго молчал, наблюдая, потом снова обернулся:
— Профессор отвалил. Твоего мужа наши девчонки зашивают, а он командует.
В дверях появился Ольховский. Ворчливо сказал:
— Камаев, ты никак бездельничаешь? А ну–ка, марш в операционную, поможешь там убраться!
Подошел к Жене и устало опустился рядом на кушетку. Стащил перчатки и бросил на стол:
— Стар я стал… Прости меня, девочка! Зря на тебя накричал. Родства вашего не учел. Уверен, что будь ты одна, все бы сделала как надо. Я все понял, только задним числом…
Женька уткнулась профессору в плечо. Глотая слезы, спросила:
— Как Сергей?
— Успели вовремя. Еще бы две–три минуты и лопнуло, а там и сама знаешь… Исход непредсказуем.
— Я могу побыть возле него?
— Да сколько хочешь. Только не плачь больше. Не выношу женских слез!
Женька рассмеялась и, чмокнув декана в щеку, исчезла за дверью. Николай Степанович покачал головой:
— Стрекоза! Что значит любовь!
Но вначале Женька позвонила в автомастерскую, рассказала об операции и попросила Власыча присмотреть за домом. Объяснила, где лежат запасные ключи. Старик пообещал ей «все исполнить в точности».
Когда Сергей открыл глаза, рядом сидела Женька в белом халатике и шапочке. Она держала его за руку. Лицо жены было опухшим от слез, но она радостно улыбнулась, едва он открыл глаза:
— Сережа! Все хорошо. Тебя прооперировали.
Он тихо спросил:
— Ты?
— Сам Ольховский. Я бы и занозу в тот момент не смогла вытащить.
— Что со мной было?
— Гнойный аппендицит. Еще бы немного и…
Женька еле сдержалась, чтобы снова не разреветься. Он попросил:
— Надо бы в мастерскую позвонить.
— Я уже позвонила. И Власыча попросила за домом приглядеть. Ты не беспокойся. Машину я перегнала на профессорскую стоянку. Мне Ольховский разрешил. До нее всего сто метров от общаги и никакого разрешения не потребовалось.
— Ты же вроде не умеешь водить?
— Кто сказал? Я еще на первом курсе права получила. Знаешь, как меня инструктор звал? «Дьяволенком».
— Долго мне здесь лежать придется?
— Не раньше чем через две недели выпишут. И то, если осложнений не будет.
Зотов хотел повернуться и не смог:
— Что это я привязанный?
— Чтоб не повернулся случайно. Швы могут разойтись. До утра полежишь так.
— А сейчас сколько времени?
Женька выглянула в коридор:
— Два ночи.
— Тогда почему ты не спишь? Иди отдыхай.
— Я и здесь могу прилечь. Ребята кушетку сюда притащили… Меня сегодня Ольховский чуть с курса не вышиб. Понимаешь, когда оперировала незнакомых людей, руки не дрожали. Но тут был ты! Я скальпель выронила и сказала, что не могу. Профессор так кричал! А потом выгнал из операционной. Неужели я не смогу быть хирургом?
Он уверенно произнес:
— Сможешь! С тобой рядом были люди и ты могла рассчитывать на их помощь. А помнишь, как всего полгода назад ты осматривала мне ребро? За спиной у тебя никого не было. Ты могла надеяться только на себя. В экстремальной ситуации ты сделаешь все, как надо. Я уверен в этом!
Женька задумчиво сказала:
— Знаешь, почти тоже самое мне сказал Ольховский после операции. В боку болит?
— Немного. Есть очень хочется.
— Твердую пищу тебе пока нельзя. Я сварила кисель на молоке и клюквенный. Будешь? Только совсем чуть–чуть.
— Давай, а то ведь умру с голоду!
Через десять дней практика у студентов закончилась. Все начали разъезжаться на каникулы. Женька упросила Ольховского выписать мужа, пообещав, что будет заботиться о нем сама. Ей очень хотелось домой. Профессор немного поартачился, а потом все же выписал Сергея.
Женька собрала все свои вещи в общежитии, покидала их в багажник «Москвича» и подъехала к самому корпусу больницы. Помогла мужу спуститься вниз и усадила на переднее сиденье. Она вела машину осторожно, старательно объезжая выбоины на дороге. Сергей долго молча наблюдал за ней, а потом спросил:
— Ты всегда так водишь?
— Нет. Только сегодня. Нельзя, чтобы тебя растрясло. Швы еще слишком слабы и бандаж может не помочь. Как–нибудь потом я покажу тебе свою езду.
Каково же было удивление Зотовых, когда на своем доме они снова увидели свежую краску, а в доме встретили Власыча с топором в руке. Когда они вошли, старик стоял у стола, сжимая топорище. Сергей спросил:
— Власыч, ты чего? Это же мы…
Старый мастер бросил топор в угол, перекрестился и сел:
— Слава Богу, приехали! Я ведь уже неделю здесь безвылазно живу. Не обижайся дочка, но твои родители да дядья–ироды, здесь такого натворили! Я милицию вызывал! Дядья твои теперь в «кутузке» сидят, суда ждут. А папаша твой обещал мне башку снести, вот я и вооружился…
Зотовы опустились на диван, Власыч тоже присел на стул и продолжил рассказ:
— Когда узнали они, что вас нет, они весь дом исписали разной пакостью. В доме все стекла перебили. Я твоего, Женя, отца застал, когда он ворота рубил со свояками. Не заметили, что ворота новые? Вот–вот… Я их прогнал тогда. Они и мне начали грозить, мол, не в свое дело лезу. Почуял я, что не оставят они этот дом в покое. Улучил момент и сбегал к бабке своей. Петровна у меня не из пугливых! Она не долго думая, в автомастерскую сбегала и мужикам все рассказала. Вечером ко мне Колюха Бартенев пришел. В ту же ночь мы и повязали твоих дядьев. Сжечь они хотели этот дом! Мы их милиции сдали вместе с канистрами. Твоя мать теперь каждый день голосит, что вы их со свету сживаете. Вот такие пироги, ядрена корень!
Женька почувствовала, как в ней закипела злость. Она посмотрела на мужа, потом на Власыча и прошептала:
— Я сейчас…
Вышла за дверь, потом за ворота, мгновенно очутилась перед домом родителей и решительно влетела в дом. Отец и мать обедали. Дочь подошла вплотную и уже не сдерживаясь, рявкнула:
— До каких пор эта война будет продолжаться? До каких пор вы будете отравлять нашу жизнь? Сколько вы еще будете издеваться над нами? Сергей терпелив, но я не такая! Вы мои родители, но я вас уничтожу, если с ним что–то случится по вашей вине. Вы, как две ядовитые змеи, старательно превращаете мою жизнь в ад…