Женька
Шрифт:
Еще через год она забеременела. Сергей ходил пьяный от счастья. Все в гараже подшучивали над ним, называли «молодым папашей». В семь месяцев, как и положено, она ушла в декретный отпуск. Но однажды за ней приехали в два часа ночи. Сергей возмутился:
— Она же на восьмом месяце! Вы что не понимаете, что ей тяжело?
Приехавшая медсестра объяснила:
— Все мы понимаем, Сергей Иванович! Выхода нет. Серьезная авария на дороге. Пострадали сразу четверо. Все живы, но ждать своей очереди они не могут, а хирургов не хватает.
Женька натянула широкое
— Я не имею права отказать, Сережа. Я врач, в каком бы положении я не была.
Он кивнул:
— Понимаю и поеду с тобой. Не возражай!
В больнице медсестра притащила Зотову халат и тапочки:
— Евгения Алексеевна попросила устроить вас в ординаторской. Идемте. Там кушетка есть, а одеяло я сейчас принесу.
— Не стоит, я все равно спать не буду. Нельзя ли взглянуть, как она работает?
Женщина задумалась:
— Думаю, можно. Только, чтобы она не видела. Строгая, ужас! Пошли. Вот наденьте эту шапочку пониже и повязку на лицо…
Через приоткрытую дверь Сергей увидел свою Женьку. Она была серьезна и озабоченна. Такая необычайно собранная, с испариной на лбу. Жена бросала короткие реплики и стоявшие рядом две женщины и мужчина быстро, но без спешки, выполняли ее распоряжения. Такой свою жену Зотов никогда не видывал. Это был совершенно другой человек, не похожий на его смешливую Женьку. Он на цыпочках отошел от двери и вернулся в ординаторскую.
Операция длилась четыре часа. Уставшая Женя тихонько зашла в кабинет, но муж не спал. Она села рядом на кушетку, вздохнула:
— Устала… А ты что не спишь?
— Не спится. Я тебя видел в операционной. Надежда Валерьевна показала. Ну и работа у тебя!
— Какая?
— Страшная.
— Так уж и страшная! Обычная работа, Сережа. Просто спасаем жизнь.
— Как прошла операция?
— Успешно. Парень будет жить, хотя пара месяцев в больнице ему обеспечены.
Заглянула медсестра:
— Евгения Алексеевна, сейчас вас и мужа увезут домой. Главврач передает вам огромное спасибо. Сам не может, он все еще на операции.
До родов оставалось совсем немного. Вместе с мужем Женя, после осмотра гинеколога, спустилась вниз. Вышли на крыльцо поликлиники и остановились, глядя на многочисленные ручейки на асфальте. И вдруг Женька вздрогнула. Возле грузовика, целясь из двустволки в Сергея, стоял ее отец. С криком:
— Папа, не надо!
Она успела прикрыть мужа, а Кареев задержать палец не успел. Выстрел из обоих стволов разворотил грудь дочери. Женьку отбросило спиной на грудь Сергея и она начала медленно сползать по ней. Зотов, все еще ничего не понимая, как–то нелепо подхватил ее под руки и наклонился. Женька глядела на него удивленными, широко открытыми глазами и что–то тихо шептала. Он наклонился и услышал:
— Сережа, мне так больно… В груди жжет… Наш ребенок…
Она хотела еще что–то сказать, но вздрогнула всем телом и голова ее запрокинулась назад. Завизжала какая–то женщина, а из рук Кареева выпало ружье:
— Я же не в нее стрелял! Не в нее!
Кто–то
— Врача быстрее!
Он внес ее прямо в хирургический кабинет. Дежурный хирург машинально указал ему рукой на стол в другой комнате, а сам выбежал из кабинета и крикнул медсестре:
— Быстрее всю дежурную бригаду хирургов сюда!
Сам кинулся в кабинет. Зотов окаменело стоял возле жены. Хирург быстро взглянул на тело женщины и все понял. Женька была мертва, а ее огромный живот колыхался под ударами находившегося там ребенка. Врач быстро оценил ситуацию:
— Сергей Иванович, Евгению Алексеевну нам уже не спасти. Она мертва. Но мы можем спасти вашего ребенка, если поторопимся.
Зотов глухо произнес:
— Спасайте дите.
Хирург взглянул на часы. Бригады все еще не было и он решился:
— Выйдите пожалуйста, вы не должны этого видеть.
Сергей взял мертвую руку Женьки в свою и твердо сказал:
— Я останусь здесь, с ней.
Женю Зотову похоронили весенним днем, когда клейкие листочки берез еще только робко выглядывали из почек. Сергей, весь поседевший, не уронил ни слезинки и почти перестал говорить. Приехавшие из Костромы Ольховские плакали навзрыд, а он молчал. Городские бабы, глядя на его окаменелую фигуру, перешептывались:
— С ума сойдет мужик или с собой покончит.
Петровна и Власыч уговаривали его:
— Поплачь! Легче станет…
Он глядел на них сухими потухшими глазами и отвечал:
— Не могу, слез нет. Вся душа высохла без нее.
На гранитной плите было выбито «Зотова Евгения Алексеевна. 1964–1989. Врач–хирург. Спасала других, а себя не уберегла». С фотографии, полными слез глазами, смотрела улыбающаяся Женька в свадебном платье.
Ее отца посадили за убийство дочери на десять лет. И не было в зале суда ни одного человека, кто бы сочувствовал седому сгорбленному старику за решеткой. Через пять лет после вынесения приговора он умер, перед этим прислав Зотову письмо, полное глубокого раскаяния. Сергей прочел стариковские каракули и кинул конверт в печку.
Крошечный мальчик, которого Зотов назвал Женей, провел в больнице под наблюдением врачей целый месяц. Сергею предложили отдать ребенка в Дом малютки, но он решительно отказался:
— Это последний подарок жены мне и я воспитаю его сам.
Привезя малыша домой отец растерялся. Он боялся взять его на руки, страшась, что сломает сыну что–нибудь. Немного поразмыслив, он съездил к Власычу и Петровне. Уже через день одинокие старики поселились в его доме. Петровна вскоре начала звать малыша внучком и не чаяла в нем души. Ворчун Власыч тоже привязался к ребенку и подолгу «гукал» с ним, особенно если поблизости никого не было. Уже к году стало ясно, что Женька унаследовал от матери блестящие зеленые глаза и светлые волосы. Улыбаясь, он еще больше напоминал Сергею жену. Но многое в сынишке было и от отца.