Женщина без прошлого
Шрифт:
Или на Сейшелы. Или на Мальдивы. Или на Канары. Или на Гавайи. Не знаю точно куда — телеграмма о ее благополучном прибытии что-то подзадержалась…
Откуда я знаю?.. Кому же знать, как не мне! Я про Вику все наизусть знаю — дура, каких мало, она еще не то может учудить!
Один турист видел ее на островах, скажу вам по секрету. На каких? А вот этого не скажу, еще проболтаетесь репортерам. Пусть все пока думают, что она в лапах страстного оленевода, может, в конце концов мне удастся раскрутить эту романтическую историйку…
Что-то вы излишне любопытны для домработницы!
Ах,
Пусть она катится к черту, эта безголосая хористка!
На Багамы! На Канары! На Сейшелы!
А я умываю руки.
В моем распоряжении были следующие варианты — уехать на курорт и там в теплом комфортном климате потихоньку проедать заработанные деньги, пока не закончатся. Но надолго ли мне их хватит?
А что делать, когда они все-таки закончатся?
Самое ужасное, что я ничего не умею делать, только мыть пол поперек половиц и закручивать баклажаны с уксусом. Как права была Луиза Пална, когда говорила, что я никчемное, беззаботное и безработное существо, совершенно не приспособленное к жизни!
Я возвращаюсь в свой родной город — подавленная, потерянная, угнетенная.
Поселяюсь в крошечной квартирке-тараканнике на окраине города. Первые дни только ем, сплю и смотрю телевизор. И толстею от расстройства. Потом решаюсь найти работу. Любую, только бы не сойти с ума! Правда, мне светит только та должность, где требуется мытье пола поперек половиц. Но мне такая должность не нужна.
— Диплом? Он потерян. Трудовая книжка? Тоже потеряна. Но у меня высшее образование, я инженер. Работала по специальности три месяца, пока не ушла в декрет. Спасибо, до свидания…
И такая петрушка в любой конторе, куда я обращаюсь. И из каждой конторы меня отправляют, даже не помахав на прощание рукой.
От легкого раздвоения личности у меня съезжает крыша. Понятное дело, приходится на белом глазу утверждать, что я Елена Кукушкина, сорока четырех лет, разведенная, с двумя детьми и медицинским образованием (Вовик рассказал), а потом приплетать биографию Лили Мухановой, тридцати трех лет, вовсе не разведенной, а погибшей, с инженерным образованием и с полным отсутствием подтверждающих этот факт документов.
Конечно, я могла бы тайком заявиться к себе домой, раздобыть дипломы и справки, но… Но вдруг дознаются, что Муханова покоится в могиле, — тогда, значит, особа, предъявившая ее документы, — аферистка, мошенница и подложная Муханова? Но с другой стороны, вдруг кто узнает, что Кукушкина жива, здорова, воспитывает детей и работает в больнице? И кто тогда такая особа, прикрывающаяся ее паспортом? Тоже аферистка, мошенница и подложная Кукушкина.
Короче, куда ни кинь, всюду клин… Но отчего-то в шкуре Кукушкиной я чувствовала себя лучше, чем в шкуре отжившей свое, забитой, затурканной Мухановой. Прошлое исчезло, полгода назад оно тихо сгорело в адском пламени взрыва. И я решила начать новую жизнь в образе Кукушкиной, а Муханову усилием воли выдавить из себя по капле — она отжила свое, доказав полную никчемность.
Приняв это решение, я села и написала на листке качества, которые были присущи мне прежней. Вот что получилось: скромная, застенчивая, забитая, робкая, стеснительная, доверчивая.
А потом зачеркнула все это решительным движением (бумага жалобно жвакнула, вспоротая пером) и написала, какой я должна стать: знающая себе цену, наглая, решительная, смелая, бесстыдная.
И вот, знающая себе цену, наглая, решительная, смелая, бесстыдная, я прихожу на кладбище, на свою собственную могилку и изымаю свою фотографию, намертво приклеенную к постаменту. А потом пробираюсь в родной дом (хорошо, что после моей смерти Вадик не удосужился сменить замки), когда там никого нет, немного плачу от родного, слегка подзабытого запаха, изымаю все свои снимки, начиная с пятнадцатилетнего возраста, — чтоб нельзя было сличить с оригиналом.
Дома все по-прежнему — во всем чувствуется властная длань Луизы Палны. Пролистываю дневники собственных детишек — мои отпрыски не блещут успехами. Эх, видно, пороть их некому… Равно как и некому выполнять за них домашние задания.
Ничего, я еще за них возьмусь… Когда-нибудь потом… Но уже очень скоро! Как только встану на ноги.
А потом, знающая себе цену, наглая, решительная, смелая и даже бесстыдная, я шатаюсь по городу, прилипая к заборам, на которых трепещут листочки самодельных объявлений: «Продам, продам, продам». Но покупать я ничего не хочу, мне тоже нужно кое-что продать — саму себя, но только в хорошем смысле.
И вот я срываю объявление следующего содержания: «Филиалу международной компании «Супер-Утенок» требуется уборщица. Оплата по договоренности».
Я оживаю: филиал компании «Супер-Утенок» — это контора Бульбенко, давнишнего конкурента Вадика на рынке моющих средств. А не податься ли мне туда?
А куда еще? Не могу же я наняться к собственному бывшему мужу, условно-досрочно похоронившему меня!
В конце концов, я столько слышала про продажу моющих средств, что пора бы на практике попробовать, что это такое.
Для начала пришлось посетить парикмахера, постижера, косметичку и еще пару специалистов, включая театрального гримера. Гримерша сказала, что мне ничего менять не надо. «Цвет волос, — сказала она, — и очки. И еще я советую вам бородавку — притягивает внимание и запоминается при встрече. Бородавка — вот ваш уникальный шанс».
Я приберегла ее совет на потом. Мало ли как сложатся обстоятельства…
Итак, знающая себе цену, наглая, решительная, смелая (и даже слегка бесстыдная), я пришла к Бульбенко и потребовала на голубом глазу:
— Покажите мне статистику личных продаж ваших сотрудников.
А когда он предъявил мне эту статистику, фыркнула:
— Что это? Что это за графики? Где тут Эльбрусы, Памиры, Эвересты и пики Коммунизма? Где взлеты межконтинентальных баллистических ракет, ушедших в стратосферу? Что я вижу? Горное плато, стабильную посредственность, кратеры и впадины! Где прирост продаж, где многопроцентные прибыли? Где они, я вас спрашиваю?
Съежившись на стуле, Бульбенко испуганно дернул кадыком и сглотнул слюну.