Женщина четвертой категории
Шрифт:
О том, что у нее рыльце в пуху, я поняла, когда произнесла роковое слово «картофель». Если бы еще знать, что оно означало!
Но когда я увидела, что она в рабочее время читает Яшу Квасильеву…
Женщина, которая преклоняется перед Яшей Квасильевой, не может быть преступницей. Вы хотя бы в метро посмотрите – вот эти ряды женщин, уткнувшихся носами в очередной шедевр, эти лица, отрешенные от всего мирского, вам о чем-нибудь говорят? Мне – говорят.
В момент чтения лично я отождествляю себя с великолепной Яшей. Я тоже живу в особняке, тоже имею кучу проблем со свекром и свекровями. А то, что у нее крокодилы там бегают, – мелочи, вон у Аньки из пятой квартиры дома шесть собак и одиннадцать кошек бегают, вонь, правда, страшная, но если притерпеться, так жить можно. И знаете, когда Анька читает, как питон Марик сдуру намотался на Карлоса Кастанеду или как игуана Георгий проглотил, или проглотила, пульт управления домашним кинозалом, ей уже не нужны ни муж, ни дети, которых у нее отродясь и не было, она воспаряет над миром и балдеет от своей сопричастности высокому искусству.
Женщина, читающая Яшу Квасильеву, потому ее и читает, что Яша для нее – одновременно близкий и недосягаемый идеал. Вы на наш клуб посмотрите! Посмотрите и скажите – способны эти тетки придумать преступление?!
Вот то-то.
Книжка «Кандибобер в террариуме» была для Нимфодоры наилучшим алиби, какое только существует на свете.
Я кинулась к ней, я подобрала с пола сокровище и отряхнула его, я запричитала над ошарашенной Нимфодорой, я поклялась, что ей ничто не угрожает, я даже пообещала замолвить словечко генералу!
– Если так – то слушайте, какая у нас история приключилась, – сказала Нимфодора.
Месяца этак два назад в салон забрел человек, вызвавший у Екатерины Мамай смутные подозрения. Время было уже почти летнее, а человек приперся в ушанке и большом мохнатом шарфе, намотанном так, словно у него ангина и зубная боль разом. Более того – он был в перчатках!
Как будто странного прикида мало – он еще говорил по-русски с невозможным акцентом. Зная, что его понять затруднительно, он сразу объяснил – приехал из колхоза, что в ста восьмидесяти километрах от далекого уральского города Уздо-Звездюйска, а по национальности – коренной лесной вотяк.
Третья заморочка – нечеловечески белый цвет лица – объяснялась радиацией. Услышав про радиацию, Мамай шарахнулась вместе с креслом метров этак на пять, но посетитель ее успокоил. Он растолковал, что посреди местной тайги в сороковые годы был полигон, где испытывали советскую атомную бомбу, но эту военную тайну раскусили американцы, и полигон быстренько перевели в другое место, а вот радиация ненадолго осталась. И цвет лица – это еще мелочи, а вот если посетитель разуется и покажет перепонки между пальцами ног…
Мамай замахала на него руками, и мужик продолжал рассказывать.
В 1945 году его батя, молодой бравый капитан, в составе советских войск брал штурмом крохотный немецкий городок Аусхоф в предместье Берлина. Фашисты сражались отчаянно, основная их масса осела в огромном замке. Именно так он и сказал – «масса осела», но требовать от коренного вотяка с таежной заимки, который по-русски говорит только если выберется раз в месяц в райцентр, изысканного стиля просто нелепо. Наконец советские войска, в полном соответствии со сводками Информбюро, ворвались в Аусхоф и взяли замок штурмом. При этом он сильно пострадал, несколько башен просто взлетело на воздух, и батино начальство послало батю посмотреть – что там в радиусе двух километров шлепнулось на землю.
Солдаты взяли с собой грузовичок и навалили полный кузов трофеев. Все это батя сдал начальству, а буквально на следующий день был легко ранен. Пока его бинтовали, отправляли в медсанбат и лечили по ускоренной программе, война кончилась.
Генерал (тут я вздрогнула) вызвал к себе молодого бравого капитана и отдал такое распоряжение: ехать лечиться на Урал, а поскольку ранение, если вдуматься, несерьезное, то оно не помешает сопровождать ценный груз в объеме двух вагонов. Поскольку батя как раз и собирался, демобилизовавшись, возвращаться в родные края, то с радостью согласился.
Однако все оказалось не так просто. Где-то между Рязанью и Ханты-Мансийском к нему прицепилась непонятная комиссия и обнаружила в сопроводительных бумагах какие-то недоразумения. Батю попытались арестовать, но молодой бравый капитан, к тому же в недавнем прошлом таежный охотник, запросто ушел от тыловых крыс и отсиделся в ближайшем лесу. А потом отправился в ночную разведку.
В отличие от сыночка, батя за годы войны неплохо наблатыкался по-русски и даже понимал тот язык, которым пишут документы. Он подслушал, что говорили при разводе часовых у арестованных вагонов, сопоставил с недомолвками начальства и принял решение.
Своего генерала он всяко уважал больше, чем тыловых крыс, поэтому без всяких угрызений совести снял часового, открыл вагон и выволок самый большой и тяжелый мешок. Когда это безобразие утром обнаружилось, молодой бравый капитан с мешком был уже далеко.
Он добрался до колхоза и рассказал всю эту историю старикам. Старики похвалили его, ужаснулись и велели сидеть тихо. Лишь несколько лет спустя батя съездил в Уздо-Звездюйск и оттуда попытался отыскать своего генерала. Но не сумел.
Тем временем он женился и стали рождаться дети. По случаю радиации дети получались какие-то странные, возни с ними хватало, и батя искал генерала не слишком активно, здраво рассудив, что если он генералу нужен – тот тоже не хвор поискать через военкомат молодого бравого капитана. Но генерал безвестно сгинул и батя остался почти законным собственником уворованного мешка. А потом понемногу помер.
Посетитель «Мебелюкса» объяснил, что мать ни разу не упоминала в избе о сомнительной добыче, и мешок обнаружился, когда рухнул от старости сложенный еще прадедом хлев. Оказывается, все эти годы он так и провалялся под крышей.
Тут призвали стариков, посовещались, вскрыли мешок и обнаружили кучу всякой диковинной мелочи и один стул.
– Костяной, однако, и с камушками, – объяснил посетитель. – Сидеть – всю задницу сотрешь.
Старики решили, что стул нерусского производства, а бабы заинтересовались камушками и объявили, что это бирюза. Батин наследник отвез находку в Уздо-Звездюйск и показал в краеведческом музее.
– Там честные бабы сидят, – сказал он и даже причмокнул от восторга. – Говорят – дурак, это слоновая кость! Вези, говорят, дурак, в Москву, у нас таких денег нет, чтобы этот стул купить! Я спрашиваю – а сколько он стоит? А они мне – дурак, он больше, чем весь твой колхоз, стоит. Пятьсот долларов или даже тысячу долларов, вот! Я привез, оставил на вокзале, в камере хранения, жетон взял.