Женщина-левша. Нет желаний – нет счастья. Дон Жуан
Шрифт:
Вернувшись назад, она сказала:
– Стефану сегодня совсем не хочется спать. Шампанское напомнило ему Новый год, когда ему разрешалось сидеть за полночь.
Издатель притянул ее к себе, усадил рядом в широкое кресло; она позволила ему это, как-то даже снисходительно. Издатель медленно спросил:
– Который из бокалов ваш?
Она показала, он взял его.
– Я хочу, Марианна, выпить из вашего бокала. – Он понюхал ее волосы. – Мне нравится, что ваши волосы пахнут только волосами. Это уже не запах, это уже ощущение. И мне нравится еще, как
Она улыбнулась словно про себя, повернулась к нему и стала рассказывать, точно ей хотелось выговориться:
– Однажды у нас была знакомая, настоящая дама. Она играла со Стефаном. Он вдруг стал принюхиваться к ее волосам и сказал: «От тебя пахнет!» Дама испуганно спросила: «Кухней?» – «Нет, духами», – сказал он, и она облегченно вздохнула.
Немного погодя издатель взглянул на нее и долго смотрел не отрываясь, словно не знал, как быть дальше. Ее позвал мальчуган, но она не откликнулась, а в свою очередь с любопытством посмотрела на издателя. Он оглядел ее сверху донизу.
– У вас спустилась петля.
Она махнула рукой, давая понять, что ей это безразлично, и, когда сын опять позвал ее, поднялась, но ушла не сразу.
А вернувшись, снова села на прежнее место, напротив издателя, и сказала:
– Что мне здесь, в этом доме, мешает, так это повороты при переходе из одной комнаты в другую: всегда под прямым углом, к тому же всегда налево. Не знаю сама, почему эти повороты меня раздражают, они меня просто мучают.
Издатель:
– Напишите об этом, Марианна. Не то в один прекрасный день вас внезапно не станет.
Мальчуган позвал в третий раз, и она тотчас пошла к нему.
Оставшись один, издатель сразу сник. Голова его чуть свесилась набок. Но он резко выпрямился, усмехнулся как бы над самим собой и опять позволил телу расслабиться, спине – ссутулиться.
Молодая женщина вернулась, остановилась перед ним. Он поднял на нее глаза. Она положила руку ему на лоб, села напротив. Он взял ее руку, лежавшую на столе, и поцеловал. Они долго молчали.
Она сказала:
– Завести вам музыку?
Издатель тотчас легонько мотнул головой, словно ждал этого вопроса. Они помолчали.
Издатель:
– А что, телефон у вас никогда не звонит?
Она:
– В последние дни нет, не звонит. Зимой вообще очень редко. Быть может, весной опять зазвонит? – После долгой паузы она сказала: – Мне кажется, Стефан заснул. – И добавила: – Если бы вы сию, так сказать, минуту не стали моим работодателем, я не скрыла бы от вас, как хочу спать.
Издатель:
– К тому же бутылка пуста.
Он поднялся, и она проводила его до двери. Он взял пальто и стоял, опустив голову, но тут же выпрямился. Неожиданно она забрала у него из рук пальто, сказала:
– Ах, выпьем еще по рюмке. Я только сейчас почувствовала, что каждая минута одиночества отнимает у нас что-то, чего нам вовек не наверстать. Вы понимаете – это смерть. Извините за неприятное слово. Мне оно, во всяком случае, причиняет боль. Надеюсь, вы не поймете меня превратно. В кухне есть еще бутылка бургундского. Это крепкое вино, после него хорошо спится.
Они стояли у окна в большой комнате и пили красное вино. Занавески не были задернуты; они смотрели в сад, а там шел снег.
Издатель рассказывал:
– Не так давно я расстался с приятельницей, но по такой странной, необычной причине, что мне хотелось бы рассказать вам об этом. Мы ехали ночью в такси. Я обнял ее, мы с ней смотрели в окно в одну сторону. Нам было хорошо. А надо вам сказать, что речь идет об очень молоденькой девушке, едва ли двадцати лет, и я был к ней очень привязан. Машина шла быстро, но я мельком увидел, что по тротуару идет человек. Я его как следует не разглядел: на улице было слишком темно; увидел только, что человек это молодой. И внезапно подумал, что девушка рядом со мной, увидев молодого человека, поймет, с каким стариком сидит в обнимку в такси, и в эту минуту я стану ей гадок! Мысль эта меня глубоко потрясла, я тотчас убрал руку с ее плеч. Я, правда, довез ее до дому и проводил до дверей, но там сказал, что не желаю больше ее видеть. Я закричал, чтобы она убиралась, что она мне надоела, что между нами все кончено, и убежал. Уверен, она и по сей день не знает, почему я ее оставил. Наверняка она ни о чем таком не думала, когда увидела того молодого человека. Возможно, вообще не заметила его…
Он выпил рюмку до дна. Они молчали, смотрели в окно; внизу опять прошла пожилая женщина с собакой и, взглянув наверх, кивнула им – теперь она шла с раскрытым зонтом.
Издатель сказал:
– С вами было очень хорошо, Марианна. Нет, не просто хорошо – как-то иначе.
Они пошли к двери. Издатель сказал:
– Я позволю себе время от времени тревожить ваш телефон, пусть он звонит, и даже среди глубокой зимы.
Стоя в проеме двери, она спросила его, уже одетого, приехал ли он на машине; снег, вихрясь, влетал в дом.
Издатель:
– Да, с шофером. Он ждет в машине.
Она:
– Вы заставили его так долго ждать?
Издатель:
– Он привык.
Машина стояла перед дверями; шофер сидел там в полутьме.
Молодая женщина:
– Вы забыли дать мне книгу, которую я должна перевести.
Издатель:
– Она в машине.
Он сделал знак шоферу, и тот мгновенно принес книгу.
Издатель протянул ее молодой женщине, и она спросила:
– Вы, значит, хотели меня испытать?
Издатель, после небольшой паузы:
– Вот и начинается для вас долгое время одиночества, Марианна.
Она:
– С недавних пор меня все запугивают. – И обратилась к шоферу, стоявшему рядом: – А вы, вы тоже станете меня запугивать?
Шофер смущенно улыбнулся.
Среди ночи она стояла с книгой одна в коридоре; в плоской крыше над ней потрескивало от снега окно. Она начала читать:
– “Au pays de l’id'eal: J’attends d’un homme gu’il m’aime pour ce que je suis et pour ce que je deviendrai”.