Женщина нашего времени
Шрифт:
— Я считаю, что ты должна дать ему еще один шанс. Может быть, он больше никогда так не поступит.
— Нет, — сказала Харриет, не давая возможности возразить, — он сделает это снова, потому что делал это и раньше. — Она снова рассмеялась: — Ты знаешь, наверное, это могло бы быть совсем по-другому, если бы он не пытался прикрыть свою наготу рубашкой. — Абсурдность этой ситуации заставила ее рассмеяться еще сильнее. — Как будто бы он делал там что-нибудь таинственное, чего я не должна была видеть.
Потом она перехватила взгляд матери, и ее смех потух. Она подошла к Кэт и обняла
— Прости меня, если я тебя разочаровала. Прости и меня, и Лео.
— Это все? — спросила Кэт.
Харриет задумалась, все казалось слишком незначительным после столь важного.
— Да, — ответила она спокойно, — кажется, все.
Она сняла руки с плеч матери, вновь подошла к дверям в сад и снова посмотрела на большое дерево. На его листьях начали появляться осенние цвета. «Айлант сбрасывает листья каждую зиму», — ободряюще сказала Харриет самой себе. Но было бы сентиментальной ошибкой рассматривать это, как символ.
— Могу я остаться здесь на день-другой? Пока не сниму себе квартиру. Если вам это покажется неудобным, я могу пожить и у Джейн.
Ее детская комната выходила на лестничную площадку напротив комнаты Лизы. Теперь ее поддерживали в полном порядке на случай гостей.
— Какое же в этом будет неудобство? Конечно, ты можешь остаться. Что мы скажем Кену и Лизе?
— Конечно, правду.
Как и ожидала Харриет, предположение Кэт о том, что ее новости произведут на семью сильное и обескураживающее впечатление, оказались сильно преувеличенными.
— Он большой дурак, — произнес Кен. — Дорогая, скажи, что мне сделать, чтобы помочь тебе? Я могу поехать туда и исколошматить его за тебя, если ты хочешь.
— Спасибо, не нужно, — пробормотала Харриет.
Лиза вернулась как раз вовремя, для того чтобы изменить время свидания со своей последней любовью. Харриет села на край кровати и наблюдала, как ее сводная сестра проплывала между гардеробом и туалетным столиком.
Их разделяло слишком много лет и они были слишком разными даже для того, чтобы между ними могла возникнуть дружба. Когда они были детьми, они соперничали, но они были настолько разными, что не могли испытывать удовлетворения даже от этого соперничества. Заслугой Кэт и, особенно, Кена было то, что к девочкам всегда относились справедливо. Но и сейчас, став взрослыми, они не испытывали полного доверия друг к другу. Они жили в состоянии неустойчивого перемирия, всегда сознавая, что враждебность может вспыхнуть снова.
У младшей дочери Кэт были светлые и вьющиеся материнские волосы и такая же полная, мягкая нижняя губа. Черты Харриет были тоньше и тверже. Лиза была спокойной, предрасположенной к лени, за исключением тех случаев, когда появлялась хоть малейшая угроза тому, что она не сможет добиться своего. Как и ее мать, она всеми силами старалась избегать трудных разговоров, предпочитая, чтобы все было приятно и комфортно. Харриет же предпочитала ясность и справедливость.
— Я думаю, Кэт уверена, что я вернусь к нему, — сказала Харриет.
— А ты? — и еще до того, как она закончила говорить, внимание Лизы возвратилось к зеркалу. Она энергично красила губы тонкой кисточкой. Харриет вспомнила, как десять лет назад она тоже была поглощена таким же уходом за собой. Лиза была пухленькой девятилетней девочкой, все время чем-то недовольной. Сегодня ей не хотелось оглядываться на прошлое.
— Конечно, нет.
Лиза надела колпачок на губную помаду, сжала губы, а потом выпятила их.
— Я не могу сказать, что я тебя в чем-то обвиняю. Но это очень серьезное решение, не так ли? Неужели ты не можешь попробовать простить и забыть? Лео неплохой человек, даже если он обычно первый говорит тебе это.
Харриет отметила, что для Лизы это была необычайно глубокая мысль.
— Я не люблю его.
Лиза пожала плечами.
— Тогда все упрощается. Ты не боишься самостоятельной жизни?
Харриет подумала о своем доме, полном символов, воспоминаний и семейного комфорта, принадлежащем чужим друг другу людям.
— Со временем станет легче.
Внизу дважды прозвенел дверной звонок. Лиза вскочила на ноги, уже ничего не слыша.
— Желаю хорошо провести время, — сказала ей вслед Харриет, понимая ее возраст.
Кэт и Кен смотрели внизу телевизор. Харриет почитала книгу — это была Агата Кристи, которую она нашла у Кэт, и очень рано ушла спать. Она лежала в темноте в своей старой спальне. Ей было слышно гудение телевизора внизу, на первом этаже. Это напоминало ей детство, когда ее отправляли спать, а взрослая жизнь могла продолжаться и в ее отсутствие. После этих долгих бессонных вечеров ей запомнились очертания ее комнаты и предметы, которые были там раньше, заплатки на потолке, а также расположение невидимых крючков для картинок, гардероба и кресла. Скрип мебели и свист труб за полками для юбок были похожи на слова, сказанные после долгого молчания.
Встреча с комнатой, самими ее запахами, казалось, должна была вызвать гнетущее чувство, однако, лежа здесь в течение нескольких минут, Харриет начала испытывать странное ощущение. Она чувствовала себя легкой, легче воздуха. Ей казалось, что она может отделиться от матраца, а лежащее на ней одеяло не имеет веса. Это было так, как будто бы она выпила много вина, но не ощущала при этом головокружения или связанного с опьянением беспокойства. Голова ее была очень ясной, и она знала, что сон от нее очень далеко.
Через некоторое время она поняла, что то чувство, которое она испытала, — это свобода. Она снова была независима.
Это чувство было и опьяняющим, и пугающим. Сжав кулаки и зацепившись пальцами, как якорем, за белье, Харриет стала размышлять о том, что же она может сделать. Ее ответственность перед Лео и перед браком, как таковым, похоже, уходит в прошлое. Будущие возможности, напротив, забрезжили вокруг нее. Они безграничны и совсем рядом, нужно только взять их.
Ей было страшно, но этот страх был вызван тем, что она может не распознать появляющихся возможностей. Мысль о том, что она может упустить большие возможности, чем те, которые уже прошли мимо нее в то время, когда ее горизонт закрывал Лео, толкнула ее в сердце, и по ее груди пробежали холодные мурашки. Для того, чтобы успокоиться, она заставила себя дышать медленно — вдох-выдох.